Операция (джен)

Начало декабря выдалось бесснежным.

Выйдя из клиники, доктор Эштон привычным ходом направился на стоянку. „Форд фокус“ тоскливо мерз в углу паркинга, затерянный, будто в густом лесу, за стройными рядами цилиндрических колонн-подпор, которые какой-то гений малярного дела выкрасил в немыслимый, отвратительный кирпично-оранжевый цвет. Подходя к машине, Эштон достал из кармана брелок и небрежно нажал на кнопку отключения сигнализации… но ничего не произошло. „Форд“ никак не приветствовал появление владельца, не подал в ответ никакой реакции — не пискнул, не щелкнул, вообще не издал ни звука… Слегка недоумевая, Эштон подошел ближе — и внезапно понял, что в машине, на переднем пассажирском месте кто-то сидит.

Кто-то очень большой. Крупногабаритный.

Эштон обмер. Ну что опять за чертовщина? Почему с ним вечно что-то случается?! И что ему теперь делать — звонить в полицию? Спасателям? 911? Он осторожно подошел ближе…

Тишина. Сидящий в машине не пошевелился.

А может, там — труп?! Дрожащей рукой Эштон рванул на себя переднюю дверцу… Она — ну, конечно! — оказалась не заперта. И…

На переднем сиденье восседал огромный, как диван, пухлый плюшевый медведь светлого бежевого цвета. Он смотрел прямо перед собой черными пластмассовыми глазами и очень радостно, очень довольно, даже самодовольно улыбался. Он был упакован в полиэтилен, и на его круглом ухе висела глянцевитая бирка из магазина детских товаров. Эштон перевел дух. Что за…

— Удивлены, док?

Эштон резко обернулся. Этот хрипловатый голос он узнал бы из тысячи… Ага. Потому что он, этот негромкий, внятный, слегка насмешливый голос порой являлся Эштону в преследующих его в последнее время неприятных снах.

Антиплащ вышел из-за ближайшей колонны — и остановился неподалеку, прислонившись плечом к столбу и скрестив руки на груди; его желтая замшевая куртка была слегка распахнута, светлые волосы растрепанными прядями спадали на лоб, а мордаха была такая же сияющая, улыбающаяся и самодовольная, как и у толстого плюшевого медведя… как будто он только что сделал кому-то замечательную пакость — и сейчас испытывал невероятный душевный подъем по этому поводу.

— А, — хрипло сказал Эштон. — Это вы… Ну, как ваши дела? Вижу, что довольно неплохо. Поправились?

— О, да. Я вполне себе жив-здоров. И не в последнюю очередь благодаря вашим стараниям.

— Ну, спасибо. Не кашляете?

— Нет.

— И рану вам зашили?

— Да. Бушрут постарался. Или сделал вид, по крайней мере. К счастью (во всяком случае для меня), штопальщик из него вполне сносный.

— Что ж, я рад… за вас. А как здесь оказался этот, — он кивнул в сторону машины, — этот чудовищный желтый зверь? Это ведь вы его сюда притащили, верно?

Антиплащ ухмыльнулся.

— А что, вы бы предпочли взять деньгами? Из моих грязных, замаранных грабежами лап?

Эштон не понял.

— Что?

Антиплащ подошел ближе и, положив руки на крышу „форда“, опустил на них свой крепкий, украшенный поблекшим желтоватым синяком подбородок. Все-таки вблизи было заметно, что он еще не совсем оправился от болезни — вид у него был бледный и утомленный, и на исхудавшем лице лежали голубоватые астеничные тени. Губы его по-прежнему улыбались — но в серых глазах не было веселья, скорее легкое сожаление человека, вынужденного объяснять прописные истины очередному махровому кретину.

— Вы из тех редкостных людей, док, которые не приемлют душевной нечистоплотности во всех ее видах и брезгуют — не только физически, но и морально — иметь дело с теми, кто не особенно щепетилен по отношению к закону. Я понимаю, что моя благодарность вам не очень-то и нужна… Но! Все же, пусть и не по собственной воле, вы многое сделали для меня, а я… знаете ли, я просто не люблю оставаться в долгу. Есть у меня такой досадный пунктик, ага. Так вот… вы как-то обмолвились о том, что имеете трехлетнюю дочь… а маленькие девочки, насколько я знаю, любят большие и мягкие плюшевые игрушки. И я посмел надеяться, что уж ей-то вы не откажетесь доставить такую вот крохотную радость, ведь так?

Эштон смутился. Уж от кого-от кого, а от Антиплаща он не ждал ни подарков, ни подношений, ни даже простого человеческого спасибо… но, по-видимому, этому таинственному „одинокому волку“ признательность внезапно оказалась не чужда. Ха-ха! Интересно, многие ли обыватели Сен-Канара могут похвастаться тем, что в их доме есть вещица, преподнесенная Антиплащом — да еще в благодарность?

Он с ужасом понял, что губы его сами собой расползаются в улыбку — и постарался придать себе вид самый что ни на есть серьезный и невозмутимый. Что ни говори, но этот загадочный субчик в компании с толстым бежевым медведем застали его врасплох.

— Да, Кэтрин действительно любит мягкие игрушки, — сказал он, — с этим вы угадали. Просто…

— Что?

— Это, гм, всё же довольно удивительно — получить такой подарок… от вас.

— Почему? Вы настолько мне не доверяете, док?

«От вас всего можно ожидать», — невольно подумал Эштон, и, то ли эта мысль отразилась у него на лице, то ли Антиплащ оказался куда проницательнее, чем доктор про него думал — но под пристальным насмешливым взглядом этого странного, не-пойми-откуда-взявшегося субъекта Эштону окончательно стало не по себе.

— Эх, док, док, — Антиплащ удрученно покачал головой, — ну до чего же вы все-таки мнительны, подозрительны и верны стереотипам! Да нету там внутри никаких «сюрпризов» — ни взрывчатки, ни капсулы с ртутью, ни отравленной пружины… Если хотите знать, я четверть часа назад купил этого медведя в „Мире детства“ за ближайшим углом. Впрочем… дело ваше. Если уж вы настолько не верите в мои добрые намерения, можете выбросить его в ближайший мусорный контейнер. Я… наверное, даже и не обижусь. А знаете, почему? Потому что мои добрые намерения настолько часто отправляли на помойку, что я уже научился не обращать на это внимания. Всего хорошего, будьте здоровы. — Он коротко кивнул Эштону на прощание и, резко повернувшись на пятках, отправился восвояси.

— А… Антиплащ, — хрипло сказал Эштон ему вслед.

Он впервые назвал этого бандита его идиотской кличкой — и голос его прозвучал как-то нерешительно, робко и неуверенно… Но Антиплащ все же остановился — и, чуть помедлив, обернулся. Вопросительно поднял брови.

— Я… — сказал Эштон. — Это… Спасибо.

— Не за что, док, — серьезно отозвался Антиплащ. — Поверьте, я искренне надеюсь никогда больше с вами дела не иметь. Хотя это не помешает мне с удовольствием вспоминать, как вы неоднократно ковырялись в моей ране, шпыняли меня скальпелем, ставили мне уколы и при этом костерили меня (и вслух, и про себя) на чем свет стоит. Так же, как, впрочем, и я вас. Увы, в момент нашей первой встречи я не мог оценить ваше общество по достоинству.

— А сейчас, значит, оценили?

— Да. Только не ваше общество, а скорее — его отсутствие.

Эштон невольно усмехнулся.

— Ну да, конечно. Какая нелюбезная любезность… Странный вы тип, Антиплащ.

— Не вы один так думаете, док. Кстати, я ведь признателен вам не только за лечение, операцию и ваши советы, а и, в немалой степени, за то, что вы вовремя дали хорошего пинка моим обормотам. Иначе я бы тут с вами сейчас не разговаривал… Впрочем, не думаю, — добавил он с усмешкой, — что вас… или вообще хоть кого-нибудь моё неприсутствие в этом мире сильно огорчило бы. Кстати, вы все-таки можете меня не благодарить — если уж быть совсем честным, то мне просто-напросто было любопытно взглянуть на ваше вытянувшееся от изумления лицо… Ну, бывайте, док. — Он вновь коротко улыбнулся на прощание, шутливо отсалютовал Эштону кончиками пальцев — и, зайдя за колонну, тут же исчез, бесследно растворился в кирпично-оранжевом сюрреалистичном лесу.