Отягощенное наследство (джен)

Бейтесь, о други! Боритесь прилежно,

Хоть бой и неравен, борьба безнадежна.

Над вами светила молчат в вышине,

Под вами могилы, молчат и оне.

Федор Тютчев.

Гермиона упорно искала доказательства своей версии. Рон помогал ей с видимым неудовольствием, но было ясно — на самом деле он не меньше, чем она, хочет найти подтверждение. Какая разница, с кем и как развлекалась его сестренка, если Джинни будет жива и здорова? Гарри и сам уже так думал. Лишь из упрямства он кривился, когда Гермиона начинала рассказывать о результатах расследования. Впрочем, результаты не обнадеживали: Дин Томас женился, Невилл Лонгботтом, с которым Джинни очень сблизилась в год директорства Снейпа, был помолвлен, он клялся, что отношения у них были чисто дружеские, и ни о ком, кроме Гарри, Джинни тогда и не думала. Остальные ее кавалеры не считали прогулки по Хогсмиту и неумелые поцелуи на Астрономической Башне чем-то серьезным. Джинни была веселой, яркой, энергичной, она хохотала над довольно плоскими шутками, обожала квиддич и сливочное пиво, не трусила, не капризничала, словом, была идеальной подружкой. Однако в роли жены и возлюбленной ее бойфренды видели не «своего парня» Джинни, а какое-нибудь более эфирное создание.

— Если и были какие-то тайные движения сердца, — подвела итог Гермиона, — об этом известно только Джинни. И то — не факт. Расспросить ее невозможно. Вот если бы применить легилеменцию!

— Ее даже к преступникам не применяют, — отозвался Рон.

— Слишком сложно, — Гермиона вздохнула. — Все равно, что исполнить Крейцерову сонату, если воспользоваться терминологией Слагхорна. Маги с таким уровнем мастерства в Аврорате не работают.

«Что интересно, — лениво подумал Гарри, — у нее и в мыслях нет, кого-нибудь оскорбить. Она даже не думает, что ее слова могут задеть, просто констатирует факт. А вот если ее назвать бобром — обидится, а ведь это — правда: она похожа на бобра своей решимостью разгрызть дерево, необходимое для строительства плотины...» Гарри вздрогнул и затряс головой, отгоняя видение — Гермиона сосредоточенно обнюхивает ствол, постукивая плоским мокрым хвостом. Недосып и постоянное эмоциональное напряжение давали о себе знать. Вчера он задремал на стуле, и ему пригрезилось, что Хедвиг пролетела мимо, едва не задев крылом его лицо. Движение воздуха, скользнувшего по щеке, ощущалось столь явственно, что он вскочил на ноги и обшарил всю палату. Разумеется, ничего не обнаружил. Сигнальные чары никак не реагировали, а стоило для проверки зажечь слабенький Люмос, принялись тревожно пульсировать. Вот и сейчас, он почти отключился и прослушал, что ему пытается втолковать Гермиона.

— Извини, — Гарри с силой потер лицо. — О чем ты говорила?

— Мы совсем забыли о Поттерах. Старинный, чистокровный род, происходящий от Певерелла, владельцы одного из Даров Смерти. Кто знает, какие сюрпризы таит ваша родовая магия.

Гарри пожал плечами:

— А как же я?

Рон фыркнул, Гермиона снисходительно улыбнулась:

— Ты единственный представитель рода — родовая магия не может обратиться против тебя. Это как, как...

— Как увидеть самого себя в хрустальном шаре, — подсказал Рон.

Гермиона кивнула, принимая сравнение из чуждой ей области.

— Собственно, в старинных, чистокровных семьях потому и стараются ограничиваться одним наследником, и не допускают появления внебрачных детей. Твой отец был единственным сыном, и твой дед тоже. Нам нужно обязательно просмотреть родословную Поттеров, проверить принадлежащие вам артефакты. И начать с твоей Мантии. В самом деле, Гарри, о чем мы думали? Один из Даров Смерти! Не странно ли: два Дара с подвохом, а один — нет?

— Игнатус правильно использовал Мантию, вот и все.

— Ага, Игнатус и все его потомки использовали Мантию правильно, тогда как Палочку и Камень правильно использовать невозможно!

— Почему невозможно?

— Воскрешающий Камень не воскрешает по-настоящему, он облекает плотью то, что осталось от личности, когда душа ушла. Старшая Палочка сама выбирает, кому ей служить.

— С чего ты взяла?!

— Гриндевальд украл Палочку у Григоровича, и она его признала. Волдеморт украл Палочку из гробницы Дамблдора, но она признала тебя.

— Дамблдор уже не был владельцем Палочки!

— Ну и что? Волдеморт присвоил ее, так же как Гриндевальд, неважно, кто был владельцем Палочки на тот момент. Вообще-то, ее называют Убивающей, логично, если бы она перешла к убийце своего предыдущего владельца, то есть к Снейпу.

— Он не победил Дамблдора!

— И Малфой не победил. Дамблдор не сопротивлялся Снейпу и не сражался с Малфоем. Ты выхватил у Драко палочки, извини, но назвать это победой в поединке нельзя — он с тобой не дрался.

Гарри похолодел:

— Ты хочешь сказать, я не был владельцем Старшей Палочки, когда вышел на поединок? Я ошибся?

— Палочка признала тебя, это факт, — ответила Гермиона. — Вопрос в том: почему? Малфой обезоружил Дамблдора, но Палочку не взял, Снейп убил — но Палочку не взял, они оба могли стать владельцами, но свое право не реализовали. Волдеморт Палочку присвоил и держал ее в руке. Ты объявил, что являешься истинным владельцем, хотя никого не убивал, и Палочки у тебя нет. Палочка признала тебя. Возможно, сыграла роль твоя уверенность, возможно, то, что Волдеморт уже не был человеком. В том-то и подвох, Гарри: просчитать поведение Убивающей Палочки нереально: она переходит к победителю, но победить ее владельца в честном поединке — невозможно! А значит, можно украсть Палочку, можно застать владельца врасплох и убить безоружным, или же владелец может поддаться. В любом случае, всегда остается лазейка, чтобы переход оспорить. И я думаю, лучше иметь простую надежную палочку, которая служит только тебе, чем самую мощную палочку, которая служит неизвестно кому.

— Как Снейп, — пробурчал Рон.

— Что? — обернулась к нему Гермиона.

— Я говорю, Волдеморт ценил Снейпа и «вершил с его помощью дела великие и ужасные», — Рон усмехнулся, цитируя, — а в последний момент оказалось, что у Снейпа другой хозяин.

Гермиона наклонила голову.

— Нехорошо так говорить, все же человек не инструмент, — задумчиво сказала она. — Но речь сейчас не об этом. Мантия — то же самое, что и Палочка, только наоборот.

Гарри несколько раз повторил эту фразу про себя.

— Ты сама-то поняла, что сказала? — Рон озвучил его мысли.

— Разумеется! — вспыхнула Гермиона. — Палочка идеальное оружие, Мантия — идеальная маскировка, и то, и другое — средства обезопасить свою собственную жизнь. А вот Камень должен исправить ситуацию, когда беда уже случилась! И самого владельца он не спасет.

Гарри ничего не успел ответить — огонь в камине вспыхнул зеленым, и появившийся в пламени Джордж торопливо заговорил:

— Рон, сигнальные чары сработали! Кто-то пытался проникнуть в палату! В Аврорат я уже сообщил... А, Гарри, и ты здесь! Жду вас в Мунго.

Когда Гарри, Рон и Гермиона вышли из камина в холле больницы, там уже толпились авроры. В палату их не пустили — целители осматривали больную. Гарри прислонился к стене и зажмурился, с трудом удерживаясь, чтобы не начать биться головой. Вчера ему не почудилось — в палате кто-то был! Его измученный мозг расшифровал смутное ощущение, как бесшумный полет совы, и Гарри счел происшествие сном. Если бы он очнулся на секунду раньше, если бы догадался вызвать охрану!

Кто-то дотронулся до его плеча.

— Пей! — Джордж протягивал ему флягу. — Ты белый, как стена.

Гарри принюхался и почувствовал кофейный запах. «Жаль, сейчас не помешало бы что-то с градусами, но горячий кофе — тоже неплохо». Сама фляга была холодной, но это ничего не значило, скорее всего, она сохраняла температуру содержимого. Гарри сделал глоток — огненная жидкость обожгла пищевод, побежала по сосудам, ударила в мозг.

— Что, что это? — едва сумел выговорить он, отдышавшись.

Джордж ухмыльнулся и забрал флягу. В самом деле, глупо было думать, что Джордж Уизли станет носить с собой кофе.

— Там все в порядке, — кивнул он на дверь и поправил себя. — То есть, так же как было. Ложная тревога. Какой-то сбой.

— Как ложная?

— Выброс стихийной магии у кого-то из пациентов, или целитель ошибся, например, Патронус не туда отправил, вот сигнальные чары и сработали.

— Нет! — Гарри замотал головой. — Здесь кто-то был. Кто-то или что-то. Я вчера почувствовал, но решил, что приснилось, — он сжал кулаки.

Джордж посмотрел на него с сожалением:

— Никого не было, Гарри. Джинни хуже не стало.

— Ей и лучше не становится! Наверняка, из-за таких вот посещений!

Авроры и целители согласились с мнением Джорджа. Никаких доказательств постороннего присутствия не было. Меры безопасности на общественно значимых объектах ввели летом 1998 года, первоначально они показались обременительными, но оправдали себя блестяще. В холл больницы посетители попадали свободно, однако, пройти в отделения можно было только через регистратуру. Всякий раз, пропуская посетителя, регистратор снимал магический щит, через который не мог проникнуть ни маг, ни сквиб, ни анимаг, а сигнальные чары реагировали на магию, в том числе, и на артефакты, такие, как мантия-невидимка. Оставалась возможность использовать Оборотное. Авроры опросили посетителей и выяснили, что все зарегистрированные, действительно, были в Мунго в указанное время. Каждое снятие Щита фиксировалось, что исключало пособничество сотрудников больницы. Гарри все больше убеждался, что они имеют дело с каким-то неопознанным существом.

Сигнальные чары в палате среагировали на магию, но следов ее применения обнаружить не удалось. Гермиона подняла вопрос о легилеменции, возможно, Джинни что-нибудь видела, слышала или почувствовала.

— Мы не применяем легилеменцию, — устало ответил ей Адам Гарденер.

— Это слишком сложно, — понимающе кивнула Гермиона. — Но вы можете найти специалиста, и мы сами договоримся с ним...

— Это опасно, — прервал ее целитель Олдкастл.

— Для Джинни, — прошептал Гарри, он слишком хорошо помнил свои ощущения.

— Для легилемента, — уточнила целительница Найтингейл. — Человеческая психика не приспособлена к прямому контакту с чужим и чуждым сознанием. Среди наших пациентов вы, может быть, и встретите легилемента, среди коллег — вряд ли.

— А как же профессор Снейп? Он, конечно, не был целителем, но он преподавал в Хогвартсе, варил лечебные зелья, в том числе сложнейшие...

— И параллельно был Пожирателем смерти, — продолжила за Гермиону Найтингейл. — Неужели, вы думаете, что психически здоровый человек смог бы двадцать лет убедительно притворяться чудовищем? Пусть, восемнадцать. Он должен был искренне разделять все убеждения Пожирателей, иначе выдал бы себя, и также искренне верить Альбусу Дамблдору, иначе не стал бы хранить ему верность. Не смог бы. Тем более, после убийства.

— Дамблдор сам просил его, — Гарри устал повторять эти слова.

Сколько бы он не пересказывал увиденное в воспоминаниях, какие бы доказательства не приводил, убийство Дамблдора оставалось камнем преткновения.

— Вы же аврор, мистер Поттер, вы должны знать, почему применение Непростительных карается Азкабаном, — заметил Олдкастл.

Гарри кивнул, разумеется, он знал, что Непростительные заклятия изменяют сознание мага, стирают сдерживающие факторы, и он становится опасен для окружающих. Но к Снейпу это не относилось:

— Альбус Дамблдор сказал, что только от него самого зависит, расколется ли его душа, если он избавит умирающего от мучений.

— От него самого, — эхом отозвался Олдкастл. — Можно, обливаясь слезами, дать другу смертельный яд, заколоть его или задушить, и сохранить в душе светлые воспоминания о нем, верность общим ценностям. Но, чтобы Авада Кедавра поразила насмерть, нужно всей душой желать смерти этому человеку, нужно уничтожить все хорошее, что с ним связано, вырвать его образ из своего сердца! Простите меня за высокопарность.

— Вы абсолютно правы, Бенедикт, — поддержала его Найтингейл. — То, что профессор Снейп после убийства Дамблдора продолжал следовать его плану, я могу объяснить только раздвоением личности.

— Контролируемое безумие, — шепнула Гермиона.

— И начинается оно с легилеменции, окклюменции и прочих игр разума, — подвел итог Гарденер.

Идею с легилеменцией пришлось оставить, впрочем, Гарри она с самого начала не казалась привлекательной. Обычные методы не могли обнаружить зловредного влияния. Явное бессилие Аврората, Отдела Тайн и целителей приводило его в отчаяние, и он обратился к Министру, надеясь, что бывший аврор и член Ордена Феникса поможет найти специалиста. Кингсли Шеклблот выслушал его очень внимательно.

— Гарри, ты понимаешь, что темную магию практиковать запрещено? Именно мы постарались, чтобы этот запрет не остался на бумаге, и темные маги, чья деятельность была доказана, получили реальное наказание. Неужели, кто-то из тех, кто сидит в Азкабане, согласится помогать тебе?

— Но если пообещать свободу?

— Пообещать? — спросил Кингсли странным голосом.

— Освободить того, кто спасет Джинни. Я... я готов отдать все, чтобы она выздоровела!

— Даже так, — Кингсли встал из-за стола, прошелся по кабинету и остановился, скрестив на груди руки. — Нам было непросто добиться сотрудничества населения. Слишком долго преступники откупались от наказания, слишком крепко люди усвоили, что лучший способ сохранить свою жизнь — ничего не видеть, ничего не слышать, ни во что не вмешиваться. Нам только-только начинают доверять, и если мы будем без суда выпускать преступников, это доверие лопнет, как мыльный пузырь.

— Необязательно объявлять об этом! Можно тайно.

— В проступке нет греха, — Кингсли очень внимательно смотрел на него. — В огласке только грех. Вы знаете, кто это сказал?

— Тартюф, — щеки Гермионы вспыхнули пунцовым румянцем.

— Лицемер. Аврор Поттер, тот, кто стоит на страже закона, не имеет права отбрасывать закон, если он ему неудобен. Плохой закон необходимо менять в установленном порядке, но пренебрегать им нельзя! Если вы полагаете, что кто-то осужден несправедливо, предъявите доказательства, укажите смягчающие обстоятельства, и суд решит его судьбу. Я обещаю ускорить процедуру насколько это возможно.

— Вы не понимаете? Речь же идет о Джинни! — выкрикнул Гарри. Кингсли прикрыл глаза и медленно, словно с усилием произнес:

— Я не буду действовать исподтишка. Я не буду нарушать закон, ради хороших ребят и добрых знакомых. Я слишком хорошо знаю, чем это заканчивается. Мне удавалось так долго дурить свое начальство, потому что всем, абсолютно всем, не было никакого дела до закона и служебных инструкций. Министр торговал правосудием, и простые авроры считали, что тоже имеют право на свои маленькие слабости. Мы все прикрывали друг друга, а те, кто сам не служил в Аврорате и Министерстве считали нас одной шайкой. Когда Волдеморт захватил Министерство, никто не встал на его защиту, простые маги сочли, что наши разборки их не касаются. Наше общество было расколото, и стало легкой добычей Пожирателей. Я не допущу повторения. И вам не позволю.

Гарри вышел из кабинета, шатаясь, как пьяный. Голова была легкой и пустой.

— На самом деле, он прав, — мрачно проговорила Гермиона.

— Кингсли прав?!

— Закон и смерть уравнивают всех — это основа справедливого общества. Люди не равны изначально, — пояснила она. — По уму, физическим и душевным качествам, по обстоятельствам рождения. Единственное равенство, которое дано — равенство перед смертью, и единственное равенство, которое может обеспечить общество — это равенство перед законом.

— К чему ты клонишь? — Гарри остановился.

— Подумай, кого бы ты оживил после Битвы за Хогвартс? — Гермиона ответила вопросом на вопрос. Гарри честно задумался:

— Оживил? Как? Ты же сама говорила, что Воскрешающий Камень не воскрешает.

— Допустим, есть у тебя такая возможность... Ну, не знаю, Пожиратели убили единорога и можно воспользоваться его кровью, скажем, до заката солнца. Кого ты оживишь?

— Фреда, Ремуса... Постой, я понял. На всех крови не хватит.

— Не хватит. На всех погибших в Битве, на всех убитых в эту ночь, на всех умерших. И те, кто потерял близких, спросят, а чем их родные хуже Фреда Уизли и Ремуса Люпина? Тем, что у Гарри Поттера в дружках не ходили? И ты не сможешь запретить Деннису Криви отправить какого-нибудь Пожирателя под Империо убивать единорога, чтобы спасти Колина. Его брат имеет право на жизнь не меньше, чем брат Рона Уизли.

— Что же делать тогда — вылить кровь единорога?

— Не знаю. У этой задачи нет решения. Воспользоваться шансом и спасти тех, кто дорог тебе — неправильно. Несправедливо, нечестно! Не воспользоваться и дать дорогому человеку погибнуть... Так тоже нельзя! — с неожиданной яростью выкрикнула Гермиона.

Гарри принял решение.

— Одного темного мага я знаю, — он почувствовал, как его губы растягиваются в кривой ухмылке. — Который жив и не в Азкабане.

На горном Олимпе блаженствуют боги,

Бессмертье их чуждо тоски и тревоги.

Труд и тревога для смертных сердец,

Для них нет победы, для них есть конец!

Федор Тютчев.