Когда рушится мир (гет)

Питер Блад, стоя на квартердеке «Императора», который входил в очистившиеся воды залива Порт-Ройяла, размышлял о превратностях судьбы. Прошло уже больше месяца с тех пор, как страшное землетрясение разразилось на Ямайке. Именно в этот день, еще не зная о случившемся, он собрался просить об отставке. 

Два дня назад в Монтего, наименее пострадавшим от удара стихии городе, состоялся совет по Ямайке, на котором присутствовали представители от всех округов острова, а также недавно прибывший посланник Его Величества короля Вильгельма и некоторые другие губернаторы колоний Вест-Индии. С инспекцией прибыл и генерал-губернатор лорд Уиллогби. На совете хоть и было отмечено, что город постигла кара за разврат и безбожность: «этим явлением мы стали примером сурового суда Всевышнего», однако было принято решение восстановить Порт-Ройял. 

Говоря по кару Всевышнего, участники совета едва ли не в открытую обвиняли Питера Блада в том, что он способствовал превращению города в гнездо порока, давая приют сомнительным кораблям вместе с их не менее сомнительным капитанами... 

Он и сам несколько раз пускался в некие рискованные предприятия, его темперамент никак не давал ему сидеть спокойно в своем кабинете. Разумеется, речь не шла о чем-либо, даже отдаленно напоминающим пиратство, он назвал бы это исследовательскими экспедициями по местам славных боев. Но об этих предприятиях было совершенно необязательно знать властям, и тем не менее, некоторые участники совета подозревали кое-что... или все-таки знали. 

Как знал и он, что назначение ирландца-католика на столь важный пост не вызвало никаких восторгов в Вест-Индии.

Его прошлое, как впрочем и его происхождение, никогда не будут забыты этими людьми, ему в очередной раз напомнили это.

Блад готов был рассмеяться им в лица, слишком измотанный, чтобы беспокоиться о своей дальнейшей карьере и думать о дипломатии. Он не удивился бы, если бы его сместили с поста губернатора и желал отставки, но вмешался лорд Уиллогби, высоко оценивший усилия губернатора Блада по восстановлению хотя бы подобия нормальной жизни в пострадавшей колонии и наведении порядка. 

Никто не посмел возразить ему. 

Об отставке же следовало забыть.

...Им удалось сделать многое, но губернатор действовал жестко и даже жестоко, не терпя ни малейшего неповиновения. Уже ночью матросы и солдаты, оставшиеся в форте, при свете факелов начали разбирать завалы. Раненых, которых было очень много, размещали по сохранившимся домам. Блад предоставил под лазарет и часть губернаторской резиденции. 

Случаи мародерства пресекались быстро и безжалостно. 

Плохие новости приходили и из других областей Ямайки, ими тоже надо было заниматься, но в Порт-Ройяле произошли самые страшные разрушения, такова была особенность расположения города, растянувшегося по длинной косе Палисадос.

На утро следующего после землетрясения дня вернулся Мэллэрд со своими солдатами, практически не понеся потерь, потому что в глубине острова, куда завела их погоня за оставшимися пиратами, последствия были менее ужасны. 

Это облегчило его положение, но только колоссальным напряжением всех сил и благодаря своей железной воле, ему удалось удержать ситуацию в своих руках.

И все же, несмотря на все их усилия, Порт-Ройялу уже никогда не бывать прежним.

Погибло слишком много людей, а убытки пока никто еще не отваживался подсчитать. Их привычный мир рухнул, и волны Карибского моря поглотили его обломки.

Во время землетрясения затонуло несколько десятков торговых судов и чуть ли ни три четверти эскадры, и лорд Уиллогби заверил губернатора Блада, что подкрепление уже в пути. 

Стихия сделала неподходящей, даже опасной прежнюю стоянку. Блад решил построить новый порт в Кингстоне, маленькой деревушке на северной, противоположной стороне гавани, а также перенести туда и свою резиденцию, так было удобнее. К тому же губернаторский дом в Порт-Ройяле навевал слишком много грустных воспоминаний на его жену. 

Именно в Кингстон и направлялся сейчас «Император». 

...Блад увидел, как на палубу из адмиральских апартаментов вышла Арабелла. Не замечая его, она подошла к борту фрегата и остановилась, глядя в бегущую воду.

У него вырвался тяжкий вздох, а в синих глазах появилась боль.

Кажется, их поразило обломками рухнувшего мира куда сильнее, чем он полагал. 

Его семья переселилась в комнаты, которые Арабелла занимала прежде, их было легче привести в порядок. 

В первые безумные дни они почти не разговаривали и мало виделись. Он появлялся в их спальне лишь глубокой ночью, чтобы отдохнуть хотя бы пару часов, и проваливался в омут тяжелого сна еще прежде, чем его голова касалась подушки, а Арабелла самоотверженно ухаживала за ранеными, находившимся в доме, вместе с другими служанками. Днем он заходил проведать их и видел жену, без устали склонявшуюся то к одному, то к другому страждущему, с удивлением обнаруживая в ней дар врачевательницы.

Он решил взять с собой ее и Эмилию, отправляясь на совет, чтобы дать Арабелле немного передохнуть и не желая больше разлучаться с семьей. Но когда вчера ночью он попытался привлечь жену к себе, то натолкнулся на неожиданное сопротивление...

В ответ на его недоумение и обиду, она сказала, глядя на него строго и так горестно, что у него заныло в груди:

«Прости, Питер, в моем сердце столько тоски и печали, что я не могу думать об этом...» 

Блад не осмелился настаивать. Она изменилась, его драгоценная жена... Он вспомнил ее искаженное, испачканное порохом лицо и остановившийся взгляд, когда она целилась в него. Ей пришлось убивать, чтобы спасти себя и тех, кто был с ней. В первый раз лишить жизни человека непросто подчас и для мужчины, что же должна чувствовать женщина, предназначение которой дарить жизнь, а не отнимать? Она молчала, а он не решался расспрашивать.

А потом она была сама нежность, когда говорила с Джеймсом Каррингом... Блад вдруг ощутил укол ревности и тут же устыдился этого чувства, ведь только благодаря храброму капитану «Ориона» Арабелла осталась жива. Тем более было бы недостойно ревновать к тому, кого уже не было среди живущих.

Пожалуй, и об этом он не станет расспрашивать...

Блад знал, что она продолжает казнить себя за свою неосторожность, приведшую к гибели Карринга, но ему оставалось только уповать на время, которое сможет смягчить горькие воспоминания.

Возможно, однажды она сама захочет открыть ему свое сердце...

В эту минуту, наблюдая за Арабеллой, опиравшейся на планшир, он почувствовал, что должен вновь завоевывать эту незнакомку, в которую превратилась его жена. Но разве мыслимо отказаться от борьбы?

Вздохнув еще раз, он спустился к Арабелле.

Она заметила его, но ничего не сказала. И тогда он зашептал, пристально глядя в ее лицо:

— Дорогая, посмотри на море, оно уже вернуло себе свой цвет и прозрачность... Природа умеет исцелять свои раны и обновляться. Мы справимся, верь мне, ведь мы ее часть...

А наградой ему был ее изменивший взгляд. Нет, печаль не ушла из ее глаз, но теперь в них появилась и надежда.