Искупление (гет)

— Ничего, Ирин Сергеевна, — удрученно признался Паша, осторожно опускаясь рядом с уткнувшейся в монитор ноутбука начальницей. — Под утро снег пошел, если следы какие-то и были, то все замело. Обошли мы с Ромычем соседей, поспрошали, никто ничего как водится не видел и не слышал.

— Ну это уж как полагается, — хмыкнула Зимина, отвлекаясь от экрана. Вытащив из упаковки, опустила в тарелочку с земляничным вареньем кусок мела и преспокойно, с явным удовольствием, откусила. Заметив прифигевший взгляд Паши, великолепно пожала плечами. — Что? Мне очень даже вкусно... Я тут запись с камеры на въезде в поселок просмотрела, — перешла к делу. — Ночью никто посторонний на территорию не заходил и не заезжал, вообще ничего подозрительного.

— Ну, он мог, в принципе, со стороны леса подобраться...

— Мог. Но там нигде камер нет, так что уже не узнаем. Меня вот что напрягает, — задумчиво поболтала очередным меловым ломтиком в сладкой массе. — Какой-то одеколон у него знакомый, в смысле запах слышала где-то... Но вот никак не вспомню, где.

— Вы еще и одеколон учуять успели? — восхищенно протянул Ткачев. — Ну вы даете, Ирин Сергевна...

— Ир! — влетевший Савицкий вид имел более чем странный. — Лена только что из отдела звонила... Там взрыв...

* * *

— Гранаты кто-то сбросил в окна с квадрокоптера. Мощность, в общем-то, небольшая, но шумихи наделали изрядно. Стекла повылетали, естественно, кабинет начальника оперов изрядно разнесло...

— А где он сам? — И тут же, обернувшись, столкнулась с Земцовым лицом к лицу. Выглядел товарищ майор, обычно всегда одетый с иголочки, мягко сказать, непривычно — мрачный, помятый, с красной рожей, да еще и перегаром от него разило за версту. — Земцов, а ты чего это в таком виде?

— У меня выходной вчера был, — пробурчал майор, стараясь не дышать в сторону начальства.

— Понятно. Ну и кто мог это сделать, как думаешь? Думаю, сам понимаешь, что твой кабинет не по ошибке разгромили. Кому ты дорогу перешел? Может, дела какие-то были, может, кто-то угрожал?

— Понятия не имею. Не было ничего такого, — бросил торопливо и, не дожидаясь дальнейших расспросов, повернулся к окликнувшему его пожарному с какими-то бумагами в руках. Зимина, отвлекаясь на выбежавшую из отдела перепуганную Измайлову, не заметила, с какой откровенной ненавистью посмотрел на нее майор.

* * *

— Ирин Сергевна, вы вообще уверены, что это хорошая идея тут оставаться после вчерашнего? — Ткачев, отвернувшись от горящего камина, внимательно посмотрел на начальницу. — Может, лучше надо было домой вернуться?

— Сбежать? — вздернув бровь, уточнила полковник. — Из-за чьей-то пьяной выходки себе выходные испортить?

— "Пьяная выходка"? Убедительно звучит. Сами-то верите, что это просто случайность?

— Паш, ну не занудствуй! Вот что здесь со мной может случиться? Оружие у меня всегда под рукой. Да и ты рядом.

— Спасибо за доверие, — хмыкнул Ткачев. — Вот что, Ирин Сергевна, сегодня в моей комнате спать будете, — заявил решительно. Зимина, взявшаяся было за чашку с чаем, чуть не расплескала горячий напиток себе на колени.

— Ч-чего? — выдавила хрипло.

— А что? — совершенно невинно переспросил Паша, пожав плечами. — Я вон тут могу на диванчике перекантоваться, мне не привыкать. — На этих словах Ира выдохнула с облегчением, снова берясь за чашку. — Кстати, раз уж мы тут... Я спросить хотел, у вас старых фотографий нет?

— Господи, это-то тебе зачем? — чуть не поперхнулась Ирина, уставившись с неприкрытым обалдением. Кажется, Ткачев сегодня решил поставить рекорд по выведению ее из равновесия, не иначе, — большинство его заявлений и вопросов приводили полковника по меньшей мере в ступор.

— Да я просто... мне... — неожиданно смутился Ткачев, потерев подбородок ладонью, — ну, интересно... В смысле, когда у нас... ну, каким он... или она будет...

Ира несколько мгновений недоуменно моргала, пытаясь уловить хоть какой-то смысл в этой смущенно-несвязной речи, а врубившись, едва не рассмеялась.

— Где-то в кладовке была коробка кажется, — махнула рукой. — Осторожней там! — И, уловив нарастающий грохот, поняла, что предостережение несколько запоздало — судя по звукам, обрушилось не только содержимое кладовки, но и пара стен как минимум. Однако Ткачев, как ни странно вполне живой и невредимый, только изрядно припорошенный пылью, нарисовался почти сразу, да еще и с коробкой в руках. Ира, наблюдая, как он осторожно раскрывает первый попавшийся альбом, только непонимающе повела плечом — что это на него нашло?..

Странное это было чувство — все равно что заглянуть за какую-то ширму, отделяющую обыденно-строгое от чего-то потаенного, запертого, запретного даже.

Слишком личное.

Да, даже сейчас — когда пережили столько событий, когда оказались невероятно и крепко связаны ее нынешним положением и общим туманным будущим, — даже сейчас это казалось чем-то сокровенным.

Удивительно. Непривычно. Это все ломало банальные шаблоны, открывало привычное с иной стороны. Все — и школьные тетрадки, заполненные аккуратным торопливым почерком, и дневники с одними "хорошо" и "отлично", и поздравительные открытки — кажется, от каких-то далеких друзей... И фотографии, фотографии, фотографии. Смешная девчонка с рыжими косичками, пышными бантами и стандартным букетом гладиолусов едва ли не больше ее самой. Какие-то школьные кадры — куча незнакомых лиц. Дачные — под раскидистой яблоней, с друзьями на речке, просто на крыльце... Так стремительно — уже выпускные. Замысловатая прическа, нарядное платье, искрящийся взгляд, аттестат в руках. Университет. Снова множество незнакомых лиц. Аудитории, выезды на природу, окончание курса... Еще несколько подобных снимков — год за годом. А потом внезапно все обрывается. Странно, а как же...

— А это чего?

Воздушная легкость под пальцами. Какая-то причудливая вышивка. Ткань немного пожелтевшая от времени, но еще хранящая чуть ощутимый аромат каких-то волнующе-тонких духов. Не свадебное, конечно, но очень похоже.

— А ну дай сюда!

Паша даже не успел отреагировать — от сердитого рывка тонкая ткань разошлась с треском. И тут же — бесформенно смятым комком прямо в разгоревшийся огонь.

— Ирина Сергеевна...

Жуткая бледность, залившая лицо, хищно раздувающиеся ноздри, сжатые губы, прерывисто-раздраженная неровность дыхания. И глаза — две черные бездны всколыхнувшейся боли, непонимания, злости.

Какой же ты идиот, Ткачев!

— Ирина Сергеевна, простите, я...

— Да ты-то здесь причем?

Уже совершенно спокойно — ни отблеска недавних эмоций, лишь усталость. Отошла от камина, неловко опустилась в кресло, медленно выдыхая и прикрывая глаза.

— Я наверное не должен был...

— Все нормально, проехали. И не смей меня жалеть! — с привычной властной строгостью.

Что-то дернулось внутри — от нахлынувшей боли на миг стало трудно дышать. Такая — с этим требовательным хрипловато-командным голосом, с напряженной складкой между бровей, с темными кругами под глазами после бессонной ночи — она показалась ему настолько живой, настоящей... родной?

Виновато-стыдливой горечью и обреченным приговором — ни одна женщина в его жизни еще не была настолько ему близка. И не будет уже никогда.

К сожалению. А может и к счастью.