Песнь багрового декабря (гет)

К полуночи снегопад утих, и тяжеловесное полотно облаков разметало холодным ветром, вынуждая луну показаться. Несмотря на дыхание зимы в покоях, император и императрица лежали разгорячённые и нагие на своём широком, богато украшенном ложе. Часть покрывал была смята в сторону, а часть сбилась на пол. В ярких отголосках от разделённого пика удовольствия все тревоги потерялись, утратили значение. Спальня императора являлась одним из немногих мест, где Арканум и придворная чародейка оставались за дверью.

Гермиона дремала на подушке Драко. Её губы и соски припухли, всё ещё алея от его жадных поцелуев. Драко дотронулся губами до её плеча, как всегда, любуясь красотой её кожи, в тоне которой будто смешались нежные сливки и тёплый мёд. За девятнадцать лет брака влечение к его императрице не утихало в нём ни на день. Иногда Драко сомневался, уж не заворожила ли она его каким-нибудь замысловатым возбуждающим заклинанием, но уже давным-давно решил, что если и так, то это была одна из самых блестящих её идей. Губы Драко тронула улыбка. В дни, когда им доводилось носить казачью униформу, секс, конечно, всегда был великолепен…

Он нашарил тяжёлое покрывало из шёлка и сатина на полу, вытянул его вверх и осторожно укрыл спящую Гермиону. Та зашевелилась, нашла рукой его губы.

— Драко, — прошептала она. — Мне снился такой замечательный сон. Шёл листопад из ярчайших листьев, пламенных, золотых, как наш феникс. И Алексей был здоров. Он носился, а потом подбежал к нам… — её голос сорвался от сдерживаемых слёз. Драко притянул её к себе, отчаянно желая передать ей уверенность, что вскоре всё на этом свете будет хорошо, а Алексей выздоровеет.

Но как он мог это сделать, когда не знал даже, что готовит судьба ему самому? Меньше чем через тридцать шесть часов Арканум ожидал ответа на прошение о его отставке. Если план с самодельным пророчеством не сработает или народ не поднимет восстание в их с Гермионой пользу против гнёта Арканума, его, скорее всего, убьют. Он тайно договорился с Сикорски, который, прежде чем стать главным шпионом императора, был учителем и наставником молодого тогда ещё царевича Драко. Он заставил того поклясться всеми высшими и святыми силами, что если дело примет плохой оборот, он уведёт Гермиону и детей в глухие горы на её родине.

Он мог умереть, мог никогда больше не увидеть жену, сына и дочерей, и от этого осознания Драко было невыносимо тяжело на душе. И поделиться этим с Гермионой он не мог. Та была могущественной чародейкой, и за их империю она будет бороться не на жизнь, а на смерть. Но как бы ни хотелось ему, чтобы она оставалась рядом, он не мог позволить их детям потерять обоих родителей…

Драко с огромным усилием прогнал эти тяжёлые мысли. Их план сработает. Не может не сработать. Он сжимал Гермиону в объятиях и ждал, когда у него в груди вновь взметнутся огненные крылья феникса надежды.

Помолчав, он беззаботно заговорил, чтобы отвлечь их обоих от горечи и забот:

— Утром обязательно узнаем у наших милых дочерей, чем это они занимались весь вечер, помимо танцев с Веспуцией. Как бы не удалось им пронюхать, подсмотреть или выведать магией какой-то её важный секрет.

— Ну а чьи же они дочери, в конце концов, — ответила Гермиона. — Они умны. Но не умнее своих родителей, даже если и думают, что мы не видим всех их затей.

— Они у нас способные и одарённые девушки, — согласился Драко. — А утром мы выстроим их в ряд у меня в кабинете и выясним, что они там устроили.

— Золото моё, а ты уверен, что мы и в самом деле хотим это знать?

Его ответ оборвал внезапный стук в одно из высоких окон. Царская спальня располагалась на верхнем этаже дворца, так что это мог быть лишь один человек. Драко и Гермиона встали, оделись в плотные бархатные халаты, и Драко пересёк комнату, чтобы настежь распахнуть окно.

Внутрь ворвался вихрь из торопливых крыльев ворона и клубов непроглядного дыма, и вот перед ними вырос Сикорски, чьи волосы, глаза и мантия были черны, как ночь за окном.

— Есть новости? — спросил Драко.

— Да, действительно есть, — подтвердил Сикорски с глубоким поклоном. — Похоже, кто-то выкрал тело вашего ныне покойного отца.

* * *

— Ну, я по-прежнему думаю, что это как-то скверно, — пробурчала Анастасия.

— Не будь такой переборчивой, Стася, — велела ей Мари. — Да, скверно, но крышка-то осталась на гробу. Чтобы передвинуть гроб, на тело смотреть не надо. А перенести его было непременно нужно. К чему теперь тёте Веспуции земля с могилы дедушки, если дедушки в этой могиле нет?

Они были в своих покоях. Мари сидела на кровати, обняв колени, и смотрела в окно. Снег кончился час назад, и в прореху в тучах проглянула луна, бледный свет которой придавал красоте пейзажа жутковатых тонов.

Они и сёстры протанцевали с тётей Веспуцией до тех пор, пока та не удостоверилась, что сбила ноги в кровь, а они — что проклятие на могильной земле не испарилось.

Как только придворная чародейка вернулась в свои покои, девочки вернулись к склепам и могилам за часовней. При помощи пожилого отца Исаадора, главного жреца часовни и прорицателя, они оживили несколько статуй и поручили им разрыть могилу дедушки и достать гроб.

Именно это зловещее видение жителей Старгорода и облетит ночью всю страну: шесть высоких каменных статуй, несущих гроб бывшего императора Люциуса прочь из города.

Многие из тех, мимо кого они проносили гроб, были лавочниками и крестьянами, собравшимися, чтобы обсудить новое пророчество и свои действия в связи с ним. «Похоже, — шептались они, — покойный император уходит». Они видели в этом молчаливое изобличение козней Арканума.

Молва о зловещем путешествующем гробу распространилась как пожар, подливая масла в огонь народного гнева. Если сам император Люциус покинул могилу, то тут ясно, что теперь делать…

* * *

Тем временем в личных покоях императорской четы Драко и Гермиона, будто заворожённые, слушали рассказ Сикорски. Чёрные глаза того сверкали при неясном свете камина.

— Я не могу с уверенностью назвать виновников этого ужасного преступления, однако в конце концов нам следует его поблагодарить. Очень удачно совпало. Призрачный гроб, плывущий в ночи, похоже, убедил народ, что ваше дело правое. Сотни и сотни встают на нашу сторону против Арканума. По всей видимости, ваши императорские величества будут во главе революции, а не на её острие.

Гермиона вскочила, охваченная радостью и надеждой. Драко похлопал Сикорски по плечу.

— Благодарю тебя, дружище. Пусть Арканум и моя тётя, придворная чародейка, так просто не сдадутся, но знать, что наш народ на нашей стороне…

— Отдохните как следует сегодня, ваши императорские величества, — Сикорски вновь поклонился. — Спустя сутки Арканум потребует ответа. Похоже, что свет солнца в это зимнее солнцестояние окажется багровым.

* * *

Той ночью Мари снилось, что она едет по заснеженному лесу, среди высоких деревьев, верхом на волке. Она тепло одета, но только почему-то нет ни перчаток, ни рукавиц; а вместо них она сжимает грубую шерсть на шее волка. Она чувствует, как зарывается в неё пальцами, как обжигает встречный ветер холодом её лицо. В груди бухает сердце в ритм прыжкам зверя, и ею овладевает какое-то первобытное, неудержимое ликование. На бегу волк поворачивает голову к ней. Его карие глаза лучатся теплом. У него глаза герцога Невера...

Сёстры едут рядом: Ольга на снежном барсе, Татьяна на амурском тигре, а Анастасия на роскошной волчице. Перед ними возвышается сверкающий ледяной замок, окружённый стенами из чёрного стекла. Мари знает, что родителей удерживают там в заточении и что ей с сёстрами предстоит сразиться с многоголовым драконом, который их пленил.

И тут, в то время как она смотрит на замок и думает, как пробраться через его стены, воздух пронизывает крик. Мари поднимает голову и видит их фамильного феникса, пылающего жёлтым и золотым в бледно-голубом зимнем небе. Тот приземляется перед Мари, размахивая крыльями и поднимая с земли взвесь из колкого снега. Когда Мари снова может видеть, на месте феникса стоит отец Исаадор. Его белая борода свисает до пояса.

— Скажите, как нам победить дракона? — спрашивает она со спины волка.

Отец Исаадор смотрит ласково, но с тревогой.

— Есть простой ответ, — отвечает он, — для тех, кто осмелится его искать. Ищите среди павлинов.

Мари открыла глаза. Её спальню заливал странный свет. Она опустилась на колени перед окном у кровати. Зимнее солнце едва только поднималось над укрытой снегом землёй, окрашивая её в кроваво-красный цвет. Она вспомнила свой сон: тёмные глаза волка, странный совет отца Исаадора, — и чем выше вставало солнце, тем вернее разгоралась в ней надежда. Пусть даже если небо окрашено в багровый — день зимнего солнцестояния всё же явит им чудо.

* * *

— Знаешь, иногда сон — это просто сон, — сказала Анастасия, распахивая вместе с остальными сёстрами двери в дворцовую теплицу.

— Уж мне ли не знать, Стася, — отозвалась Мари. — Но в этот раз, я думаю, сон был о вещах реальных.

— Должно быть, она права, — поддержала её Ольга. — Ведь я же применила заклинание Иллюминари, а оно нас никогда не подводило. Разве мы не узнали, как высвободить Алексея из пут тети Веспуции?

— Маман говорит, что сегодня утром Алексей чувствует себя необычайно хорошо, — просияла Татьяна. — За завтраком у него был отменный аппетит, а затем он попросил дать ему примерить казачью форму. Такого не случалось уже много недель!

— Я полностью уверена, что болезнь отступила навсегда, — сказала Анастасия. — Но нам всё ещё нужно придумать, что делать с Арканумом. И мне кажется, что на пустые погони за дедушкиными павлинами, просто потому, что Мари так приснилось, у нас времени нет.

При императоре Люциусе с его обожаемыми павлинами обращались как с особами королевской крови. Осенью их погружали в предназначенную специально для них баржу и отправляли вниз по течению реки в Летний дворец у Чёрного моря. Сейчас же заниматься павлинами стало некому, и те трое павлинов, что ещё оставались, зимовали в теплице, вместе с растениями Нарциссы.

— Но ты же знаешь, как редко сны Мари бывают ложными! — возразила Татьяна. — Ты просто не в духе, что с октября не видела свою любимую подругу, пока она была в Париже.

Мари бросила на Анастасию быстрый взгляд. У неё было ощущение, что когда до самой младшей из царевен дойдёт черёд делать выбор, сделает та его в пользу девушек, а не парней. Мари шагнула к Анастасии и приобняла её за талию.

— Герцогиня Софрония обязательно вернётся к сегодняшнему балу, — сказала она вполголоса. — Давайте лучше взглянем, что у нас с дедушкиными павлинами.

Полчаса спустя ответ оставался всё тот же: ничего у них с павлинами. Ничегошеньки. Они пробовали окружить их — птицы, чьи ряды пусть поредели, облезли и одряхлели, расхорохорились, распустили перед царевнами хвосты и принялись пронзительно перекрикиваться. Ольга попробовала наложить несколько распознающих чар на всю теплицу. Татьяна попыталась найти что-нибудь в расцветке глазков на их хвостах, а Мари покопалась в незамысловатых образах, которые блуждали в их птичьих мозгах. И ничего!

Четыре сестры сгрудились у узкого окна, разглядывая сверкающий снег на улице. Что же делать?

— Наверное, Стася права, — вздохнула Мари. — В конце концов иногда сон — это просто сон…

— Но Лунушка, ты ведь почти никогда не ошибаешься, — возразила Ольга. — Значит, мы плохо искали, поищем ещё. Беда только, что времени у нас нет!

— Может быть, мы не там ищем, — согласилась Татьяна. Она улыбнулась и добавила: — Как подумаю про всех этих юных симпатичных герцогов и графов, которых мы увидим сегодня на балу! Ну чисто павлины, ни дать ни… А-а!