Революция и престолонаследие (джен)

Счёт шёл на минуты. Как в кратчайший срок реализовать то, на что Алек предварительно отводил порядка двух месяцев размеренной вдумчивой работы? Даже «кратчайший срок» роскошь непозволительная. Если общественный протест принял открытую форму, всё должно быть готово прямо сейчас — в эту самую секунду, иначе ситуация грозила выйти из-под контроля, а оппозиция — превратиться в стадо, которое силовики разгонят, не моргнув и глазом. Если революция провалится, как следует не разгоревшись, потребуются годы, чтобы нарастить хотя бы такую же силу. Так как всех виновных призовут к ответственности, а те, кому удастся избежать наказания, и прочие неравнодушные не рискнут вновь ввязываться в антиправительственные авантюры и предпочтут смириться с существующим порядком вещей. И тогда Алек, допустив подобную неудачу, себе не простит.

Несмотря на все старания отсрочить волнения, молодёжь всё же выходила на улицы. Шествия ни в коей мере не носили централизованный характер, вспыхивая то в одном, то в другом городе, они так же быстро потухали. Вслед за столичной планетой акты протеста возникали и в других звёздных системах. Масштаб коррелировал с численностью населения каждой отдельной планеты. Более того, протест по мере продвижения к территориям бывшего Союза Свободных Планет всё чаще переходил в стычки протестующих с полицией, учинялись беспорядки, влекущие за собой жертвы. Спокойнее же всего дела обстояли на Одине. И неудивительно. Однако стоит отметить, цепная реакция недовольства всё равно со стихийной молниеносностью достигла фронтира.

Двадцать третьего октября, тем же днём, когда Der Unrat отличились сенсационным разоблачением патриарха Феофана, с подачи Совета прогрессивной молодёжи статьи с уже правдивыми фактами подобно длинному каналу снабжения потянулись в издательства и на телеканалы. Информация подавалась порционно по нарастающей тенденции: начиная с описи имущества и недвижимости чиновников и заканчивая суммами «чёрной» прибыли на предприятиях. В среднем от двадцати до тридцати пяти процентов доходов не отображались в налоговых декларациях, растрачиваясь на взятки или оседая на банковских счетах директоров, их жён, детей и любовниц. А махинации с пенсионными и страховыми отчислениями за работников стали последней каплей. Следующим утром в Империи зародилась волна забастовок и поглотила три четверти из всего числа заводов. Распоряжающаяся капиталами верхушка запаниковала, ведь простой — это многомиллионные убытки. То, что прогнозировалось на протяжении последних нескольких лет, наконец, произошло. Народ не столь глуп и уж точно не слеп, как бы ни лукавили власть имущие, причины потери к ним доверия появились уже давно, а повод для открытой конфронтации — вопрос времени.

Если ранее деятели медиа-пространства просто-напросто боялись говорить правду о сильных мира сего, то добытый Алеком и его товарищами компромат поразил даже глав многих крупных издательств и как граждане те не смолчали. Аресты, штрафы, требования опровержения и изъятия неугодных статей — по закону подобного рода данные не должны распространяться дальше правоохранительных и судебных органов. Однако если печатные газеты ещё можно уничтожить, то попавшее в сеть останется там навсегда. Газетам и телеканалам грубо позакрывали рты, но голос народа заглушить не удалось.

В социальных сетях творился настоящий хаос. Правительство обвиняли в цензуре, в эксплуатации населения, называли его пост-гольденбаумовским, точно так же извратившимся от денег и непомерного влияния. Всё чаще мелькал видоизменённый имперский флаг — с него стёрли золотого льва, олицетворяющего монарха, оставив лишь красный фон, символизирующий народ. Без граждан и их поддержки любой государь — ничто, поэтому он и не нужен, раз отвернулся от своего народа. Вместе с тем правительство не осталось безучастным, оно изъяснялось с помощью действий: моментально были возбуждены многочисленные проверки и следственные процессы в отношении уличённых в мошенничестве владельцев заводов всех отраслей производства, чтобы хоть как-то утихомирить взбунтовавшиеся массы. В итоге в первые сутки сняли с должностей и осудили пару десятков человек, но и это не помогло. Люди сочли за лицемерие и не оценили. Не без участия членов Совета и их доверенных лиц двадцать пятое октября окрестили днём восстания, подготовили список требований за подписью миллионов человек и выбрали время и места для проведения демонстраций.

— Так и не объявишь себя лидером революции? — в который раз поинтересовался Ройенталь, сидя за столом напротив Алека в его покоях.

— Нет. — Алек пожал плечами. — Чем я тогда буду отличаться от его величества?

— Только поэтому?

— Это последняя из причин. Помнишь, я говорил, что стремлюсь помочь людям? — Ройенталь кивнул, и Алек продолжил: — Я хочу, чтобы они поверили в себя и свои силы. Если появится кто-то, кто поведёт за собой и обязательно скажет, что делать, неужели это возможно? Разве лидерство в лице одного приведёт к власти народа? Им должно придавать смелости их единство, а не то, что с ними соглашается кто-то вроде меня.

— Зная тебя, я не уверен, что ты останешься в стороне, — усмехнулся Ройенталь.

— О, нет. Конечно, я не буду сохранять нейтралитет. Завтра мы с тобой поговорим с папой. Ты, я и пара бластеров.

— Но это же… переворот, Алек!

— Полагаешь, его переубедит толпа перед Нойе Райх Паласт? Едва ли. Он слишком самоуверен и не слушает никого, кроме себя и некоторых министров. Мы не успели собрать достаточное количество людей, поэтому придётся влиять на ситуацию изнутри и действовать решительно. Если ты боишься, я всё равно пойду, пускай даже один, — фыркнул Алек.

— Похоже, ты худшего мнения обо мне, чем я о тебе, — обманчиво спокойно подметил Ройенталь. — Я ничего не боюсь и пойду за тобой куда угодно. Если бы не ты, я уже давно отправился бы на фронт, а не отсиживался в штабе.

— Но если у нас ничего не получится?

— Плевать. Мы всё начали, нам и заканчивать. Ты не заставишь меня отступиться.

И он не отступился, в чём Алек не сомневался.

Не отступился и народ. С самого утра двадцать пятого октября он заполонил улицы, перекрыл главные дороги, уверенно продвигался вперёд. С каждым километром толпа ширилась. Развевались однотонные красные знамёна, флаги с перечёркнутым золотым львом либо с грубо перекрытым заплатками, на транспарантах огромные буквы складывались в лозунги: «Власть — народу», «Заводы — рабочим», «Доступное образование — молодёжи». Эти же слова выкрикивали люди.

Шествие проходило без значимого ущерба и беспорядков благодаря тому, что удалось призвать людей не рушить то, что в итоге будет принадлежать им. Это же связало руки полиции, они не могли препятствовать демонстрации, так как никто не нарушал порядок. Но если кто-то пытался, их останавливали сами участники. Ради этого в последний момент было приобретено несколько сотен комплектов списанного военного обмундирования, в которое облачились добровольцы и имели при себе контрабандное оружие для полноты образа. Те же добровольцы не допускали агрессии среди демонстрантов. Прибегнуть к довольно подлой уловке вырядить кого-то военнослужащими Алека побудило ещё и то, что реальной поддержкой армии он не рискнул заручиться. Однако хотя бы видимость причастности к революции имперских войск должна упрочить её значимость и припугнуть правителя, пока обман не будет раскрыт.

Этого времени вполне хватит, чтобы Алек с Ройенталем успели добраться до императора. Задача не из простых, но Алек подготавливал почву всю ночь без устали. Свой человек в службе безопасности должен был в назначенный час перехватить управление автоматикой: отключить камеры, заблокировать двери всех помещений, кроме кабинета отца и коридоров на том этаже. Вне зависимости от того, что Алек имел право беспрепятственно передвигаться по зданию правительства внутри дворцового комплекса, караульных у кабинета никто не отменял. А в сложившейся ситуации Алека сиюсекундно не пустят к отцу, наверняка неимоверно занятого. Решить эту проблему он задумал посредством усыпляющего газа.

Мешкать нельзя. До того момента, как ответственные служащие поймут, что происходит, и примут меры, минут десять-пятнадцать. Когда индикатор на панели за спиной загорелся красным, извещая о блокировке двери, Алек надел маску-респиратор и бросил перед собой дымовую гранату. Вместе с густым белым дымом распространялся и газ. Ближайший гвардеец было кинулся к Алеку и направил винтовку в его сторону, но спустя несколько секунд повалился на пол. Ещё нескольких Алек встретил по пути на расстоянии около тридцати метров друг от друга. Коридор был длинным, и с другого его конца Ройенталь должен был проделать то же самое, что и Алек. Они встретились у входа в кабинет отца. Ройенталь коротко кивнул, ударил по кнопке, открыв дверь, и за один длинный шаг переступил тела гвардейцев и порог. Алек прошёл сразу же за ним и как можно быстрее закрыл дверь, чтобы газ не проник внутрь — отец нужен ему бодрствующим.

— Что бы это ни было, не сейчас, — раздражённо велел отец, ещё ничего не замечая.

Ройенталь уже взял на мушку секретаря, округлившего глаза и оцепеневшего за своим рабочим местом.

— А по-моему, я очень вовремя, — с усмешкой отозвался Алек, нацелил дуло на отца и отрицательно качнул головой, когда тот потянулся к верхнему ящику стола.

Алек сам выдвинул ящик, вытащил оттуда бластер и откинул в сторону, не глядя. Вряд ли отец смог бы пользоваться оружием правой рукой из-за моментально проступившего тремора, но перестраховаться стоило. Только тогда он избавился от респиратора.

— Ты?! — На лице императора отразилось неподдельное удивление. — И младший Миттермайер. Иначе быть не могло. Я ведь сам просил его стать тебе хорошим другом и…

Он намеренно тянул время и пытался отвлечь? Безусловно. Тщетно было бы думать, что он испугается и начнёт торговаться за свою жизнь.

— Молчать!

— Тогда говори сам, — устало вздохнул отец, но так же продолжал следить за Алеком. — Чего ты хочешь от меня?

— Справедливости, — с нажимом ответил Алек.

— Очаровательно, — рассмеялся отец, но тут же зашипел и согнулся.

— Не двигайся!

— У меня судорога, — процедил он сквозь зубы.

Секундное замешательство стоило того, что в следующее мгновение отец выпрямился с бластером в левой руке и щёлкнул кнопкой предохранителя. Прятал под штаниной? Алек вздрогнул от неожиданности и крепче сжал рукоять оружия.

— А теперь серьёзно. Я решительно не понимаю, как вам пришло в голову ворваться ко мне и угрожать оружием. Но будь добр объяснить, о какой справедливости идёт речь?

— Могу открыть окно, чтобы ты услышал.

— Ах, выходит, ты наслушался сказок. Или сам их сочиняешь?

— Сказок?! — воскликнул Алек. — Ты хотя бы раз заглядывал дальше цифр статистики и сумм прибыли? Капиталисты из-под твоего каблука могут шиковать, ни в чём себе не отказывать, покупать целые планеты. А люди бедствуют, голодают, их права нарушаются или необходимых прав вовсе нет!

— Если проблемы не исчезают по взмаху волшебной палочки, это ещё не значит, что я о них не знаю, господин принц! — Глаза отца сверкнули злостью. — Чего ты добьёшься, свернув меня? Весело и задорно перестроишь целую державу за одну пятилетку? У меня сотни врагов. Неужели ты считаешь, что у тебя их будет меньше, взойди ты на престол? Политика — не детская площадка.

— Я не собираюсь свергать тебя. Меня не волнует, останешься ты у власти или нет. Я лишь хочу, чтобы ты обязался выполнить все требования своих же подданных. И я не уйду, пока ты этого не сделаешь. Можешь расстрелять меня прямо здесь.

— Зачем мне стрелять в тебя? — задумался отец и вместо Алека нацелился в сторону Ройенталя.

— Нет!

— Всё в порядке, — обернулся тот. — Я готов умереть за идею.

— Боже мой, какая дра… — Но договорить отец не успел.

Его прервал звук открывающейся двери и топот ног в тяжёлых форменных ботинках. Безликие телохранители в противогазах тут же обступили Алека и Ройенталя. Старший по званию отчеканил командной интонацией:

— Не стрелять! У меня эмиттер зефир-частиц, — показал он всем присутствующим, собственно, эмиттер.