Говорят, ничего нельзя сделать (джен)

Пока Джон хранил память детства, те несколько дней оставались самым страшным воспоминанием из всех. Земляне стояли на грани уничтожения, отец сражался наравне со всеми — тогда не было солдата или офицера, позволившего себе уклониться от защиты родины. Мать совсем притихла и только изредка улыбалась, глядя на мужавшего не по дням, а по часам Джона. Ему уже было тринадцать.

Отец, отчаянно дравшийся на передовой во главе большого эскадрона истребителей, выходил живым из любого пекла, но мама все равно исчезала, таяла с каждым его письмом оттуда. Как будто знала, что однажды везение закончится.

Когда пришла повестка о том, что ее муж храбро и мужественно сложил жизнь в последней бойне — в Битве на Рубеже, от матери уже почти ничего не осталось. Их не успели эвакуировать, хотя последние дни они сидели на вещах, готовые сорваться в неизвестность в любой момент. Это тоскливое ожидание, потом известие о смерти мужа и, сразу следом, новость о том, что война окончена, совершенно подорвали ее нервы. Она мало ела, мало спала, но много лежала в постели и была так слаба, что Джону порой приходилось кормить ее с ложки. Врачи разводили руками — это болезнь сердца, сказал один из них. Не того сердца, которое гоняет по телу кровь, уточнил он на всякий случай. Это просто тоска, отчаяние, боль, которые пожирают ее здоровье. Ее сердце измучено.

Уход за матерью немного отвлек Джона от того потрясения, которое он пережил в момент смерти отца.

Он проснулся в ту ночь в поту с немым криком на губах. Был уверен, что кричал и разбудил маму, но в доме все было тихо. Перед его взором проходили образы — он видел их во сне, но теперь, когда сна больше не было, они не исчезли. Он видел черное космическое море, освещенное множеством вспышек. Огни двигались, вздрагивали, перемещались и гасли, сменяясь новой чередой пламенеющих точек. Иногда в этом подвижном неверном свете можно было разглядеть большие корабли — земные и минбарские. Видение постепенно гасло, и Джон вдруг понял, что так же где-то далеко в космосе над ним, над погибающей планетой, гаснет сознание его отца. Когда видение исчезло, он долго не мог снова уснуть — так и проворочался в постели, уснув только под утро. Мама едва добудилась его, чтобы отправить в школу.

Следующие несколько дней прошли в суматохе — прошел слух, что их город вот-вот эвакуируют вслед за остальными. А еще через несколько дней видение Джона подтвердилось — отец погиб в Битве на Рубеже.

* * *

Прошел год, и он почти забыл об этом странном то ли сне, то ли последнем послании от отца. Жизнь землян потихоньку налаживалась, Джон привык быть самостоятельным и самозабвенно учился, продолжая мечтать о дальнейшем поступлении в Военную академию. Ухаживал за матерью, которая вдруг постарела и больше не поднималась с постели. Ему помогала тетя, сестра отца, переехавшая в их дом.

В школе раз в год проводились тесты по выявлению пси-способностей. Джон никогда не боялся их — он был уверен в том, что он обычный парень, которому суждено стать военным. Уверенность в собственной судьбе усилилась со смертью отца — Джон чувствовал что-то вроде предназначения, хотя с той ночи что-то в нем изменилось. Изменения не поддавались анализу, но Джон стал намного более эмоциональным, и чтобы сдерживать порывы гнева или отчаяния, ему теперь приходилось жестко себя контролировать. Он бросил католическую воскресную школу, в которую отдала его мать, и увлекся буддизмом и медитацией, видя в этом учении возможность обуздать пылкий характер, разбуженный в нем смертью отца. Он был уверен, что это от горя. И что он обязан взять себя в руки и научиться внутреннему спокойствию в память об отце.

Без какого-либо внутреннего трепета он снова прошел тест. Но в этот раз все было иначе — результаты однозначно показали довольно сильные телепатические способности. Шок был так велик, что Джон, даже вернув потом воспоминания, не мог вспомнить ничего из этого периода. Его забрали из семьи, оставив больную мать умирать на руках золовки, и отправили учиться в Пси-Корпус.

* * *

То, что Джону удалось вспомнить благодаря вмешательству узницы-телепатки, было ужасно. Первый год в Корпусе, под контролем одного из старших товарищей, он прожил, как тень. Это был возраст роста организма и формирования души, но Джон почти не ел и ничем не интересовался. Механически выполнял задания и часами тоскливо смотрел в окно. Ему было физически больно. Приставленный к нему телепат искренне сочувствовал ему и помогал, как мог, но Джон горевал так сильно, что не мог найти в себе силы даже начать выбираться из огромной эмоциональной ямы, в которую загнала его смерть отца, болезнь матери, потеря дома и, наконец, крушение его единственной большой и светлой мечты. Телепатов не берут в армию — это ему сказали сразу. Однозначно, бесповоротно. Ничего нельзя сделать. Если бы его пси-уровень позволял, можно было бы хотя бы приблизиться к мечте, постоять на ее пороге, работая в Военном отделении Корпуса. Но его способностей хватало лишь на коммерческую службу. Торговые переговоры — вот его судьба до конца дней.

Грегор, его старший товарищ, как умел, расписывал ему радости жизни и службы в Корпусе, помогал наладить отношения с товарищами (когда Джон немного пришел в себя, он отметил, что многие из новичков находились в таком же опустошительном шоке, что и он), показывал забавные телепатические фокусы, приносил лучшие книги из библиотеки. Он был очень добр, и Джон на всю жизнь запомнил Грегора как лучшего друга. Может быть, это был его единственный друг. Когда они встречались впоследствии, то всегда тепло общались в эти короткие встречи. Это Джон помнил и без телепатки. Но вот что он забыл.

Когда Грегор понял, что обычной психологической поддержкой тут не помочь, он предложил Джону кое-что намного более действенное. Тот был в ужасе, кричал от гнева, неспособный в этот момент подавить обуявшую его ярость, настолько был возмущен предложенным ему выходом. Грегор тогда сказал: «Ты подумай, и если решишься, просто скажи. Я больше не буду поднимать эту тему. Скоро тебя переведут в Академию — там для учебы тебе понадобятся все твои душевные и физические силы. Иначе ты просто не выживешь. Подумай и приходи ко мне, я всегда готов тебе помочь».

За неделю до окончания базового курса для новичков, перед самым переводом в Академию (как давило на Джона это слово! Академия… Но не та, о которой он столько мечтал), он пришел к Грегору и позволил ему сделать это. Стереть воспоминания об отце, о доме, о мечте. Пришедшее на первом курсе известие о смерти матери уже не тронуло его. Он превращался в образцового телепата, верного Корпусу, ставшему его семьей.