Искупление (гет)

— Очередная кровавая драма произошла сегодня ночью в элитном доме отдыха, на поверку оказавшемся настоящим притоном. Ворвавшиеся с битами неизвестные жестоко избили тех, кто находился в тот момент внутри, начиная от обслуги и заканчивая посетителями. После чего нападавшие успешно скрылись. Четверо человек скончались на месте, один умер в карете "скорой помощи", еще трое находятся в реанимации. Следствие...

— Ир... А не слишком круто? — Измайлова первой неуверенно нарушила повисшую в кабинете тишину. Зимина, переведя остановившийся взгляд с погасшего экрана, холодно и совершенно спокойно посмотрела ей в глаза. С глухим стуком отшвырнула стиснутый в руке пульт; вскинула подбородок, обведя ледяным, ничего не выражающим взглядом притихшую команду.

— Слишком круто? Ты это серьезно, Лена? Тебе напомнить, сколько крови на этих уродах? Или показать фотографии тех, кого они отдали на растерзание извращенцам, лишь бы платили? Или кто-то здесь забыл, какая крыша и какие клиенты у них были? Кто-то из вас, хоть один, действительно верит, что их удалось бы остановить по закону?

Ответом послужило молчание.

— Если никто больше не хочет высказаться, то все свободны, — отчеканила Ирина Сергеевна, не изменившись в лице. Когда переглядывающиеся сотрудники, отодвигая стулья, потянулись к выходу, не сбавляя тона приказала: — Ткачев, задержись!

Паша, притормозив и дождавшись, когда закроется дверь, опасливо оглянулся на начальницу, пытаясь припомнить, где успел изрядно накосячить, однако на ум ничего не шло.

— Да ладно, расслабься ты, — фыркнула полковник, чуть смягчившись. — Никто тебя убивать и пытать не собирается. Просто спросить хотела, какие планы на вечер.

— Ч-чего? — выдавил Паша, подозревая, что имеет донельзя глупый вид.

— О господи, — тяжело вздохнула Ира, без лишних слов выражая отношение к его несообразительности. — Я спрашиваю, отмечать как собирался? Сегодня Новый год все-таки, помнишь еще об этом?

— Да я чего-то как-то... — забормотал Ткачев, пытаясь соредоточиться, — ничего не планировал особо...

— Ну вот и хорошо. А то мама мне уже раз пять, наверное, звонила, в гости звала, и непременно с мужем. Я уже и не знаю, какие отмазки придумать! — страдальчески поморщилась, припоминая устроенный в прошлый раз спектакль.

— Никогда б не подумал что вы, Ирин Сергевна, так маму свою боитесь, — глаза Ткачева заискрили неприкрытым весельем. Вот уж действительно, видеть неуверенной в себе и даже немного перепуганной суровую начальницу было, мягко сказать, непривычно.

— Ничего я не боюсь! — яростно возмутилась Зимина. — Смеется еще... Щас как дам по башке!

— Молчу-молчу-молчу, — примирительно поднял руки Паша, продолжая улыбаться. — Ну чего, значит опять вечер художественной самодеятельности будем устраивать? Смотр талантов, так сказать.

— Иди уже, талант, — проворчала Ирина Сергеевна, погасив рвущуюся с губ улыбку. Со вздохом откинулась в кресле. — Лучше бы еще на пару разборок съездила, честное слово, чем вот это вот все!

* * *

Паша, уже стоя у двери с ключами наготове, в который раз убедился, что Ирина Сергеевна — женщина поистине уникальная. Даже такая сверхважная вещь, как собраться в гости в праздничный день, не вывела ее из равновесия — ровно через семь минут товарищ полковник в полной боевой готовности, то есть с неброским макияжем и в простом элегантном платье, появилась в прихожей, напрочь разрушив очередной стереотип по поводу прекрасного пола. Интересно, сколько женщин из всех, живущих на планете, пропускают в сборах такие стадии как переворачивание кучи вешалок, критические оценки себя в зеркале, причитания "господи, какой кошмар!", "это меня полнит!", "мне нечего надеть!" и другие не менее захватывающие моменты?

— Что-то не так? — вздернула бровь Зимина, и Паша опомнившись, торопливо отвел глаза, подавая шубу и раздраженно осадив себя на мысли, что уж слишком пристально и с явным удовольствием оглядывает начальницу. Но уж очень непривычно было видеть ее такой — не в строгой казенной форме, не в обыденной домашней одежде, а такой женственной, откровенно-изящной и, блин, неприлично красивой.

— П-простите, — пробормотал Ткачев, поспешно распахивая дверь. Ирина Сергеевна, на мгновение цепко и пристально взглянув ему прямо в глаза, чуть заметно усмехнулась и, обдав невесомым ароматом дорогих духов, первой шагнула на лестничную площадку.

* * *

В этот раз им даже почти ничего не пришлось изображать — сама по себе празднично-легкая атмосфера настраивала на мирный и беззаботный лад. Все, такое родное, привычное, знакомое с детства, наполняло каким-то тихим, уютным покоем, удивительной расслабленностью: и разноцветные стеклянные игрушки на перевитых гирляндами пушистых еловых ветках; и запахи запеченной курицы, мандаринов, каких-то специй, душистой выпечки, ванили; и хлопотавшая у стола мама, расставлявшая посуду, пока Сашка втихую отщипывал кусочки от горячей ватрушки на большом фарфоровом блюде. Вдруг вспомнилось о нормальном, простом, человеческом; кровавое, тяжелое и грязное будто стерлось, куда-то ушло. Ира все больше молчала, со стороны наблюдая за ними — что-то весело рассказывающим Ткачевым, Сашкой, слушавшим его с горящими глазами, улыбающейся мамой, заботливо наполнявшей тарелки и то и дело одаривающей внимательно-теплыми взглядами. А ведь со стороны они, наверное, и впрямь выглядят прекрасной семьей, подумала с горькой усмешкой, отходя в темной гостиной к окну, за которым красочными вспышками разрывались фейерверки.

— Ирин Сергеевна, вы идете? Там мама ваша торт разрезала, прикольный такой, зеленой елочкой, Саня уже два куска умял, — голос Паши совсем рядом заставил вздрогнуть — погрузившись в мысли, она даже не услышала шагов.

— Да-да, сейчас, — отозвалась рассеянно, продолжая завороженно наблюдать за яркими всполохами за стеклом. Где-то внизу, на улице, слышались шумные голоса и взрывы смеха, доносилась музыка из машин. Странное чувство пробуждало это созерцание чужого праздника — она ведь, если разобраться, тоже не одна. Там, за столом на кухне, ее вечно беспокоящаяся за нее мама; сын — еще один ее самый родной человек, несмотря на все его порой не безобидные выходки; а еще...

— Устали?

Паша стоял совсем рядом, но в полумраке она не могла видеть его лица, выражения глаз, да и разобрать эмоций в тихом и ровном голосе тоже было невозможно. Чувствовала только тепло крепкого плеча, легкий запах парфюма, внимательный взгляд, неотступностью обжигающий кожу вдруг запылавших щек.

— Давайте вам чаю сюда принесу, отдохнете, потом домой поедем. Ну или можно остаться, в принципе, если вы...

— Стой! — негромкий голос все равно прозвучал требовательно, даже властно, а пальцы, коснувшиеся запястья, показались ледяными.

— Что? — Замер, боясь не то что пошевелиться, даже вдохнуть. — Пальцы ледяные у вас... Замерзли, наверное, совсем?

— Паш... обними меня.... пожалуйста. — Показалось, что по телу пустили разряд — он и сам не понял, от чего его так прошибло: от совершенно невинного прикосновения или от этой неожиданно-неуверенной, такой простой и такой одновременно невероятной просьбы. И еще до того, как успел хоть что-то понять, осознать причину порыва, осторожно коснулся ладонями трогательного выступа изящных лопаток, обтянутых тонкой тканью. С удивительной, отчетливой ясностью ощутив, как необъяснимо-сильно это ей сейчас нужно. И не только ей.

— Не обращай внимания... Так, заскок. С беременными бывает, — пробормотала куда-то в плечо, потираясь щекой и жадно вдыхая. — Блин, как же от тебя охренительно пахнет...

— Серьезно? — с растерянной усмешкой переспросил Паша, вдруг со стыдом признавая, каким удивительным чувством отзывается все внутри — никогда, никогда прежде он не ощущал себя таким сильным. Таким способным защитить.

— Угу, — пробубнила Ирина Сергеевна, чуть прижимаясь к нему. — Парфюм классный такой. И машинным маслом кажется. И снегом.

— Снег пахнет разве? — улыбнулся Паша, все меньше способный справиться с этой яростно-жаркой радостной волной, наплывающей откуда-то изнутри. И каким же ребенком она сама показалась ему сейчас — такая забавная, беззащитная, доверчивая и, блин, настолько нереально, невозможно родная.

— Еще как, — энергично подтвердила начальница и, как ему показалось, с неохотой отстранилась. — Так что ты там про торт говорил?..

* * *

Домой возвращались ближе к утру — Ирина Сергеевна, сонная, непривычно спокойная, затихла на соседнем сиденье, наблюдая за мчащимися по проспекту машинами и лениво падающими хлопьями снега. Как говорится, ничего не предвещало...

— Ой, Паш, смотри! — Ткачев, мягко сказать, прибалдел — уже в который раз за все время общения с этой невозможной женщиной. Ну никак не укладывался у него в голове привычный образ жесткой, грубой, циничной и умной начальницы с тем, что то и дело проскальзывало в обычной жизни — какая-то невероятно-подростковая безответственность к нынешнему положению, способность теряться от самых обыденных ситуаций, даже этот детский страх взволновать и расстроить свою маму... А вот сейчас эта железобетонная дама, невозмутимо делавшая уколы и перевязки, с каменным лицом пытавшая шокером подозреваемого, на утреннем разборе полетов виртуозно несколько минут крывшая матом накосячивших пэпсов, умудрившись ни разу не повториться, с восторженно-детским выражением на лице уставилась... на котенка. Маленькое пушистое существо, замерев под горящим фонарем, жалобно мяукало вслед проносящимся автомобилям. — Какой хорошенький... Вот уроды, а! Додумался же кто-то!.. Паш, — видя, что Ткачев, заметив нужный сигнал светофора, уже собрался нажать на газ, испуганно придержала его за рукав, — а давай его возьмем?

— Чего? — вытаращился Паша. Вот уж чего-чего, а милосердия к какому-то случайно увиденному животному от непробиваемого товарища полковника он ожидал меньше всего.

— Жалко ведь, замерзнет, — беспомощно протянула начальница, уставившись на него широко распахнутыми глазами. — Холодно же. И есть, наверное, хочет...

Ткачев перевел взгляд на съежившегося на обочине котенка, потом снова на Зимину, опять на котенка и снова на Зимину, а затем, чертыхаясь и отказываясь понимать, с какой стати вообще ведется на это все, полез из машины. Нет, ну вот че за фигня?!

— Ой, какой хорошенький! — восхитилась Ирина Сергеевна, тщательно отряхивая от снега пушистую серую шерстку. — Голодный, наверное?..

Паша, с трудом оторвавшись от сюрреалистического зрелища умиляющейся начальницы, заботливо укрывавшей новое приобретение теплым шарфом, только покачал головой. Убойная сила эти беременные...

— Да-а, Ирин Сергевна, если вы так с котенком возитесь, страшно представить, какой вы будете мамой, — усмехнулся Паша, вдоволь насмотревшись на залипнувшую над спящим животным начальницу. Котенок, обнюхав все углы, исследовав пространство за диваном и креслами и вылакав блюдце кефира, моментально свернулся в клубок и закрыл глаза, тихонько заурчав. Зимина, будто только сейчас вспомнив о присутствии в квартире еще одного человека, вздрогнула, переведя на Пашу растерянный взгляд.

— Скорее всего, отвратительной, — произнесла очень тихо, вновь отворачиваясь — Ткачев мог видеть только тщательно уложенные рыжие локоны на фоне изящной шеи и темной ткани платья.

— Странно от вас такое слышать. Вы же...

— Хочешь сказать, что одного я уже подняла, причем не в самое лучшее время? А что мне оставалось? Вот только любая нормальная мать на моем месте никогда бы не пошла работать в ментовку. Сутками на работе, зарплата крошечная, ребенка почти не видеть... Нет, ни одна нормальная мать на такое бы не согласилась. А я вот, как видишь... И знаешь что? Даже теперь, понимая, что это все неправильно, я не смогу по-другому. Просто не смогу. Вот тебе и еще один повод для недовольства, — усмехнулась криво.

— Понимаю, — очень спокойно ответил Паша. Опустился на край дивана, привалившись плечом к стене. — Да и я, честно говоря... Я ведь тоже не смогу без этой работы. Вроде как должен о будущем думать, чтобы и работа нормальная, и зарплата, и времени свободного больше, и знать, что тебя не подстрелят в любую минуту... Но нет, не смогу я по-другому.

— Видимо, какие-то мы с тобой ненормальные. Парочка дефектных, — хмыкнула Ирина Сергеевна.

— Ну хоть что-то у нас общее будет, — засмеялся Паша. Поднявшись, протянул начальнице руку: — А теперь дефектным пора уже спать. — Невольно сжал тонкую ладонь, ощущая напряженную прохладу, и поспешно выпустил, не позволяя ни одной лишней секунды прикосновений. — Спокойной ночи. Ирина Сергеевна, — тихо произнес уже в спину, — вы только знайте... Как бы там ни было... Я сделаю все, чтобы вы ни о чем не пожалели. Помните об этом, ладно?

Зимина только чуть заметно кивнула, не оборачиваясь — он не мог видеть, как мягкой теплотой вспыхнули ее глаза. И вряд ли мог осознать в полной мере, насколько важными и нужными были эти неуклюжие, неловкие слова — для него самого тоже.