Если долго считать рациональность благом, можно проглядеть прекрасное (гет)

Из машины вышел Джейкоб. Он достал из багажника складное кресло-коляску и подошел к пассажирской двери. Еще раз переглянувшись с Эдвардом, я вышла под моросящий дождь и захлопнула дверь. Вольво тронулся с места. Угрюмый индеец, уже сидевший в кресле, проводил его взглядом.

Билли Блэк. Узнавание яркой вспышкой всколыхнулось в памяти, как это было и с Джейкобом. А ведь я не видела его больше пяти лет, и, приехав сюда, даже не вспомнила его имени, когда Чарли сказал, что купил у него машину. Я быстрым шагом пошла им навстречу.

— Привет!

— Привет, Белла! — широко улыбнулся Джейк.

— Здравствуй, Белла.

У Билли были темные, почти черные глаза, очень умные и суровые. Полагаю, этот мужчина мог быть очень властным и даже грозным, и все же я отчего-то была рада видеть этого почти незнакомого мне, пугающего человека. Ощущение походило на встречу с дядюшкой, строгим, но добрым. Видеть его в инвалидном кресле было больно. Возле дома остановилась патрульная машина.

— Вы рано, — объявил Чарли, присоединяясь к нам.

— Джейкоб рвался увидеть Беллу, — усмехнулся Билли.

— Пап!

Мы шли к дому, Чарли катил кресло.

— На сегодня я сделаю вид, что не видел тебя за рулем, Джейкоб.

— В резервации права дают в четырнадцать.

— Ну, конечно, расскажи мне!

Я открыла дверь, и Чарли с Джейком подняли кресло на крыльцо.

— На игру останетесь?

Теперь понятно, почему Чарли сегодня приехал раньше.

— Очень на это рассчитываем. Наш телевизор приказал долго жить.

— Как насчет ужина? — сегодня я не готовила, но у нас оставалась картофельная запеканка.

— Нет, Белла, спасибо. Мы уже ужинали.

— Папа?

— А я за.

Мужчины свернули в гостиную, а мы с Джейком пошли на кухню. Пока разогревалась запеканка, я делала горячие бутерброды, чтобы они могли перекусить. Джейк помогал, попутно съедая половину ингредиентов.

— Собрал Фольксваген?

— Не, — улыбнулся он. — Эту машину мы у друзей одолжили. С Фольксвагеном пока дело встало, не могу найти блок цилиндров.

— Я глубокомысленно кивну, сделав вид, что поняла, о чем речь.

— Давай вместе. Три-четыре.

Синхронно опустив головы, стараясь сохранить серьезное выражение лица, мы засмеялись.

— Кстати, Белла, с пикапом что-то не так? Я мог бы посмотреть.

— Да нет, все в порядке.

— А почему ты на нем не ездишь?

— А, меня сегодня подвез одноклассник.

— Кто? Не помню, чтобы видел его раньше.

Билли, наверняка его узнал, так что скрывать смысла не было.

— Эдвард Каллен.

— Ну, тогда это многое объясняет, — рассмеялся Джейкоб.

— Что, например?

— Например, чего мой старик стал похож на статую с острова Пасхи.

— Он верит в эти легенды, да?

— Еще как.

— Он же не станет рассказывать их Чарли?

— Не, это же секрет. К тому же они, вроде как, поцапались недавно из-за того, что наши не пошли в больницу, так что сегодня день перемирия.

Джейкоб помог мне отнести в гостиную бутерброды и ужин Чарли. У меня были не сделаны уроки, но я не хотела уходить. Несмотря на слова Джейкоба, я беспокоилась, что Билли скажет что-то Чарли о Калленах. Отец мог прислушаться к мнению друга, что было не очень хорошо, поскольку сам он еще не успел познакомиться с Эдвардом и составить о нем собственное суждение, так что я прислушивалась вполуха к их разговору. Но Джейк оказался прав, и запретная тема не поднималась. По крайней мере, сегодня. Джейк, не слишком следя за событиями на экране, рассказывал мне байки о своих друзьях и о школе. Я поделилась с ним историей о фильме на биологии. Такая форма занятия его заинтриговала, хотя выбор фильма он, как и Майк, осудил.

Вечер прошел спокойно в теплой домашней атмосфере. Я не знала, за какую команду мы болели, но, наверное, они выиграли. По крайней мере, Чарли и Билли были очень довольны. Уходя, Билли повернулся ко мне в своем кресле, преграждая выход.

— Белла, — Билли сжал мою руку в своих ладонях. Его кожа была очень горячей, я даже забеспокоилась, нет ли у него жара. Черные глаза напряженно смотрели на меня из-под нахмуренных бровей. Поразмыслив, он ничего не сказал, кроме краткого предостережения, хотя мне казалось, что я что-то пропустила в нашем разговоре. — Будь осторожна.

— Конечно, Билли.

Со странным выражением, похожим на сожаление, он отпустил мою руку и направился к двери.

Моя посуду, Чарли что-то насвистывал, очевидно, обрадованный примирением с другом. Мне нужно было идти делать уроки, но я осталась на кухне вытирать чистые тарелки полотенцем. Мое настроение тоже было слишком хорошим для тригонометрии. Чарли настойчиво кивал мне на легких местах мелодии, недвусмысленно приглашая присоединиться.

— Я не умею.

— Да брось, конечно, умеешь.

— Эм…

— Ты свистеть научилась раньше, чем «р» выговаривать.

— Правда? — я такого не помнила.

Он бросил щетку в раковину и повернулся ко мне. Он просвистел две ноты, наклоняя голову из стороны в сторону. Я с сомнением смотрела на него.

— Давай, попробуй. Это как с велосипедом, разучиться невозможно.

Не слишком понимая, что делаю, я постаралась сложить губы трубочкой и пропустить через них воздух. Вполне ожидаемо, ничего не получилось.

— Подуй сильнее.

После пары попыток я как-то поняла, что именно делаю не так, и смогла издать тонкий тихий свист. Я удивленно взглянула на Чарли. Он засмеялся и просвистел те две ноты снова. Действуя почти бессознательно, я повторила их, хотя едва ли могла бы объяснить, как у меня это получилось.

— Я же говорил, как с велосипедом. Хотя зубов у тебя теперь побольше, все то же самое.

Я не могла вспомнить, видела ли я когда-нибудь отца в таком хорошем настроении. Пока мы разбирались с посудой, он легко выводил по несколько нот, а я повторяла. Когда все тарелки были вымыты и вытерты, у меня уже получался нехитрый мотивчик. Я, и правда, умела, и очевидно, что учил меня Чарли. Как же я умудрилась об этом забыть?

Уходя спать, он потрепал меня по голове, как маленькую, и улыбнулся. Я слышала, как он продолжает насвистывать, поднимаясь по лестнице. Кажется, это была какая-то детская песенка.

Допоздна засидевшись за уроками, я уснула с учебником испанского в руках. Жаль, снилась мне совсем не прекрасная страна фламенко. Вместо этого я снова блуждала по лесу, стараясь убежать от чего-то и чувствуя, что меня преследует чей-то взгляд. Страшные кровавые глаза смотрели на меня, как бы я ни пыталась скрыться от них, как бы я ни бежала и где бы ни пряталась, они всегда находили меня. Они всегда меня видели.

Я подскочила от резкого звука — это учебник упал, выскользнув из моих рук. Ну, оно и к лучшему. Эти блуждания по лесу были действительно страшными, а барабанная дробь — капель дождя, разбивающихся о крышу и оконное стекло, только усугубляли и без того тяжелое впечатление, оставленное сном. Я встала, чтобы убрать учебник. В темном окне отразилось мое бледное лицо, смотреть на которое совсем не хотелось. Прогоняя его, я распахнула створки, и дождевые капли упали на пол, холод обжег кожу. Я глубоко вдыхала влажный воздух, думая, что это поможет прогнать остатки сна. К сожалению, единственным результатом, которого я добилась, был мокрый пол и озноб, заставивший меня закрыть окно и свернуться калачиком под одеялом, отогревая дыханием замерзшие пальцы.

Неожиданная идея вновь подняла меня с постели. Отыскав в коробке с дисками альбом Синатры, я включила плеер на минимальную громкость, чтобы не разбудить Чарли. Мягкий баритон, разливающийся по комнате и отвлекающий от шума дождя, отличался от голоса Эдварда, но знакомые мелодии все равно успокаивали. В полусне мне даже показалось, что Эдвард сидел в кресле-качалке в углу. Последней моей мыслью перед тем, как я уснула было, что если за мной будут следовать его глаза, я совсем не против.

Утром он снова уже был возле моего дома, когда я вышла, чтобы ехать в школу. Мы продолжали задавать вопросы, и чаще других звучал вопрос «почему», помогающий выяснить, что двигало нами в той или иной ситуации. Вопросы у Эдварда были очень разнообразны, и мне казалось, он задает их без какого-то конкретного порядка, перескакивая с одной темы на другую. Значительная их часть приходилась на время, когда мы не были знакомы или не разговаривали. К сожалению, моя память была не столь совершенна, как его, и некоторые вещи из нее стирались. Например, я не смогла вспомнить, что рассмешило меня на парковке в мой первый день здесь. Эдварда это расстроило, и он закидал меня новой партией вопросов, видимо, полагая, что прямо сейчас огромный ящик с файлами памяти в моей голове отправляется в утилизатор.

Перед ланчем он, как и за день до этого, ждал меня возле дверей кабинета, чтобы пойти вместе. Мое предложение обделить вниманием наш уединенный столик у стены он встретил не слишком радостно. Учитывая, что нас слушала его семья, не сказать, что он давал нам возможность для разговоров без посторонних, да и обижать своих друзей мне не хотелось.

— Я бы предпочел, чтобы мы были вдвоем.

— Мы привлекаем слишком много внимания, — я вела его за руку к столику, где сидели ребята, с которыми я обычно обедала. Не слишком охотно, но он все же позволял мне это. Во второй руке он нес поднос с обедом. — К тому же ты слишком много отвлекаешься на Майка. Я скоро ревновать начну.

— У меня есть решение, — зловеще прошептал он мне на ухо. — Давай убьем его. С удовольствием возьму это на себя.

— Хорошие вегетарианцы так не поступают.

— Хммм… — Эдвард, прищурившись, посмотрел на Майка, похоже, услышав что-то, что ему особенно не понравилось. — Пожалуй, для него я бы сделал исключение.

— Привет. Мы присядем?

Эдвард поставил на стол поднос, и мы опустились на два соседних стула. Все резко замолчали. Джессика замерла с открытым ртом, так и не донеся до него ломтик картофеля на вилке. Майк выглядел раздраженным.

Первым нашелся, как всегда, Эрик. Он встал и прищурился на Эдварда.

— Каллен, — вместо приветствия проговорил он.

— Йорки? — ответил Эдвард.

— Брюс Ли или Чак Норрис? Отвечай быстро, не думай.

— Ли, — подыграл ему Эдвард. Похоже, он находил это забавным. Остальные наблюдали за ними со смесью изумления и ожидания на лице. Так тихо за нашим столиком не было никогда.

— Тимберлейк или Стинг?

— Стинг.

— Если на танцы девушка приходит в смокинге, а парень — в платье, это глупо или круто?

— Я думаю, это оригинально.

— Я же говорил! — воскликнул Эрик, ударив ладонью по столу, обращаясь к Анжеле.

— Он сказал оригинально, Эрик, а не круто, — ответила та.

— Энжи, я даже дам тебе свой смокинг!

— Нет, Эрик, я хочу надеть платье.

— А что не так с Тимберлейком? — встряла Джессика.

Остальные тоже ожили, хотя Тайлер и отодвинул свой стул подальше от Каллена. Обменявшись взглядами, мы улыбнулись друг другу.

До танцев оставалась всего пара дней, и почти ни о чем другом в школе не говорили.

— Вы пойдете на танцы? — спросила у нас Анжела.

Ей ответил Эдвард, воспользовавшись тем, что я жевала салат.

— Нет, мы уезжаем в субботу. У Беллы уже были планы на этот день, так что пришлось навязаться ей в компаньоны.

Брови Анжелы удивленно поднялись, но более никакой реакции она не проявила. Каллен улыбался, как само воплощение невинности. Ну, что ж, пусть будет по-твоему. Я спокойно продолжила есть свой обед, стараясь не обращать внимание на его довольную ухмылку и непривычно сердитого, стреляющего взглядами в нашу сторону Майка.

После школы Эдвард предложил прогуляться. Днем дождя не было, так что погода была хорошей по меркам Форкса, и я согласилась. Мы не спеша брели по широкой тропе, разговаривая и перебрасываясь шутками. Эдвард держал меня за руку, своевременно пресекая мои попытки упасть, которые редко, но случались, особенно когда я увлекалась и активно жестикулировала, рассказывая что-то. Обычно, мне это было несвойственно, но сейчас я говорила много и с удовольствием, иногда отклоняясь от темы и, наверное, временами не совсем понятно, но Эдвард не жаловался и не перебивал. Он слушал, как всегда, с интересом, активно поддерживая беседу. Постепенно вопросы становились все более личными и более сложными.

— Расскажи о своей маме, — попросил он.

— Рене? Хмм… — как описать любимого человека, оставаясь объективным, и так, чтобы это не отняло неделю? — Она читала мне сказки перед сном, когда я была маленькая, и самой страшной из всех мне казалась «Питер Пэн в Кенсингтонском саду». Услышав о мальчике, сбежавшем, чтобы не взрослеть, я стала бояться, что как-нибудь ночью она тоже убежит через окно, так что всегда проверяла вечерами, закрыто ли оно. В итоге, боясь, что я выпаду, она заколотила его намертво, — я засмеялась, вспоминая, как мама пыталась забить гвоздь каблуком туфли. — Ей тяжело дается быть взрослой, в душе она очень юная, во всех людях видит что-то хорошее, любого может разговорить и заставить улыбнуться. Она плачет над фильмами со счастливым концом и очень много смеется. Ее невозможно не любить.

— Звучит совсем не похоже на шерифа.

— Совсем.

— Может быть, именно благодаря такой непохожести родителей, дочь выросла столь неординарной?

— Я обычная, Эдвард. Когда ты это поймешь, не говори, что я тебя не предупреждала.

— Ты всегда так строга к себе?

— Я думаю, очень важно не заблуждаться на свой счет.

— Отчего-то мне кажется, что ты судишь себя суровее, чем других.

Скажи это кто-то другой, я бы сделала вид, что не понимаю, о чем речь, чтобы дать себе время придумать хитрый ответ, но в случае с Эдвардом, говорить можно было только честно. Его не сердило, что я не приняла комплимент. Также я знала, что он пытается разобраться в том, как я мыслю, а мне хотелось, чтобы он узнал меня, даже если это значило разрушить его слишком высокое мнение обо мне. Сформулировать мысль вслух оказалось так сложно, что я долго подбирала слова, пока он терпеливо ждал, когда я заговорю.

— Просто себя я знаю лучше, чем кого бы то ни было еще. Когда я смотрю в зеркало, я вижу там человека, чьи самые темные мысли и постыдные поступки мне известны. Но именно благодаря тому, что я вижу его без прикрас, со всеми темными пятнами, я могу сделать его лучше. Чтобы когда-нибудь, глядя в зеркало, я была рада приветствовать отраженный в нем образ.

Эдвард хмурился, обдумывая мои слова.

— Что же за темные пятна ты пытаешься там рассмотреть? — он заправил локон мне за ухо, ласково погладив по щеке. Жаркая волна окатила лицо, наверняка, окрасив его в цвет мака. — Когда я смотрю на тебя, я вижу только свет, доброту, нежность и порядочность. И безрассудную смелость, — уже с другой интонацией добавил он. — Которая у меня отчаянье вызывает.

Я засмеялась.

— Ну, тебе можно. Доверяю тебе выискивать и воспевать мои достоинства.

— Буду усердно трудиться на этом поприще, — улыбнулся он. — По этой причине ты не приняла мою помощь с эссе?

— Отчасти. Я мало что умею делать хорошо. Когда что-то удается мне, чтобы я могла гордиться своим успехом, мне важно знать, что я добилась этого сама, иначе заслуга становится сомнительной. А почему ты не участвуешь в конкурсах?

— Мои возможности и познания куда больше, чем у других школьников. Написание статей для небольших изданий давно стало для меня работой, так что опыт богатый. Мы говорим, что просто учились по особо сложной программе на Аляске, и без труда получаем хорошие оценки, но соревноваться с подростками было бы нечестно.

— Вы, действительно, жили на Аляске или это тоже история для местных?

— Действительно. Несколько лет в Денали, а потом в Фэрбенксе. Обычно мы остаемся на одном месте, пока люди не начинают замечать, что мы не стареем. Времени бывает достаточно, чтобы мы закончили школу и поступили в колледжи, потом мы переезжаем. Карлайл и Эсми уезжают с нами или на пару лет позже. После мы начинаем все с начала.

— Ты учился в колледже?

— Да, Фэрбенксе я поступил на гуманитарные науки, специализировался на этнографии Америки.

Ого, а я за ним школьную лабораторную по биологии проверяла. Сколько же всего он знает?

— Что? Впечатлена? — удивленно взглянул на меня Эдвард.

— Да.

— Что ж ты сразу не сказала? Дай вспомнить, до этого я получил степень по медицине, раньше был юридический, — он загибал пальцы.

— Я поняла, можешь не продолжать.

Эдвард рассмеялся.

— Я очень давно живу, Белла.

— Все время забываю об этом. Трудно помнить, что ты не человек.

— Это ты зря.

Меня резко откинуло назад, и я оказалась прижата спиной к дереву. Эдвард держал мои руки, прижимая их к шершавой коре.

— Тебе нельзя об этом забывать, — очень медленно проговорил он, сердито глядя на меня.

Мне не было больно, но это было неприятно. Перед его силой я была очень уязвима, мы это и так знали. Бессилие злило меня, к тому же волосы растрепались и лезли в лицо. Я попыталась высвободить руку, но он мне не позволил.

— Отпусти.

— А что ты будешь делать, если я откажусь?

Это наверняка должно было быть страшно, мне очень не нравилось его выражение лица в этот момент — оно отдавало горечью. Я попыталась сдуть с лица волосы, щекотавшие нос.

— Думаешь, сможешь высвободиться? Или сможешь сбежать от меня? — его глаза потемнели, а голос звучал как-то глухо. — Ты говоришь, что не боишься, но понимаешь ли ты, о чем ты говоришь?

Я старалась выглядеть злой, но чесавшийся нос сильно в этом мешал. Глаза заслезились.

— Ты действительно думаешь, что у тебя был выбор?

Это был серьезный вопрос, но я не могла ответить. Отчаянно стараясь не чихнуть, я зажмурилась и сжала губы. В итоге поток воздуха болезненно ударил мне в нос. Охнув, я машинально прижала внезапно освободившиеся руки к переносице. Эдвард стоял рядом, выглядя растерянным и почти испуганным.

— Волосы, — пыталась объяснить я.

Он вздохнул, опустив плечи.

— Я сдаюсь, — развернувшись, он понуро побрел прочь.

— Страшно, правда, просто…

— Не надо, только хуже делаешь.

— У меня же неправильная реакция на страх! Эдвард!

Он что-то бормотал себе под нос, уходя все дальше, но я не могла расслышать, что.

— Ты меня одну в лесу оставишь?

Видя, как он резко остановился, я прижала к губам ладонь, в попытке сдержать улыбку. Это были не шутки, и он был прав. Хотя его методы мне и не нравились, объяснял он доступно, мы были в неравных условиях. Он сильно переживал из-за этого, а я не знала, что с этим делать.

Я развернулась и пошла в противоположную от него сторону. Дойдя до небольшого мостика через ручей, я остановилась и стала смотреть на воду, поставив локти на перила. Краем глаза я заметила, что Эдвард стоит рядом со мной, повторяя мою позу. Насколько проще все было бы, будь он человеком. Или не было бы? По крайней мере, меня бы эта проблема уже не волновала. Всем моим проблемам и волнениям положил бы конец фургон на парковке еще несколько месяцев назад. А сам Эдвард умер бы от испанки на много лет раньше. Вместо этого мы оба были сейчас здесь, живые и рядом друг с другом. Так нам ли жаловаться? Чуть подвинувшись, я оперлась на Эдварда, прислонившись виском к его плечу. Не знаю, о чем думал в этот момент он, но я испытала прилив благодарности к Карлайлу, спасшему этого сложного, подверженного резким сменам настроения человека, только ему доступным способом. А если он не захочет отпускать меня, что ж, это меня совсем не пугало, я хотела оставаться рядом.