Круги по воде (джен)

АЛЬБУС

Гермиона не проронила ни слезинки. Она сидела и слушала молча, сложив руки на коленях, как будто это был всего лишь очередной их урок, коих уже прошло не мало за последний месяц. Ее руки накрывали собой небольшой белый конверт — письмо, переданное ей Альбусом. Она его просто взяла, даже не распечатала сразу после получения…

Именно такой ее реакции и боялся Альбус больше всего. Не такого он ожидал от ребенка. Ведь, при всех ее талантах, уме и усидчивости Гермиона была всего лишь ребенком! Он встал на ноги, поправляя мантию, и прошелся по помещению, спрятав руки в рукава.

Комната, в которой они разговаривали, принадлежала Джинни. Солнечная и светлая, она несла на себе отпечаток владелицы, который ощущался в этом странном, непонятном даже самому Альбусу доме чем-то вроде тропического рая на острове посреди океана бушующих штормов. Он прикоснулся к стене, ощущая поток цветущей, летней магии, и напряжение стало понемногу покидать его тело, заменяясь покоем и теплом. Он глубоко вздохнул.

— Я бесконечно виноват перед тобой, Гермиона. И самое страшное, что на самом деле в душе я почти не чувствую вины. Потому что давно уже мыслю другими категориями, нежели чье-то личное счастье или несчастье. Видимо я совсем уже зачерствел.

— У вас не было другого выбора, — глухо сказала Гермиона, — спасибо, что по крайней мере поговорили со мной.

— За кого ты меня принимаешь? — всерьез расстроился Альбус. — Разве я мог не поговорить?

— Думаю, что нет, — кивнула Гермиона, — простите, я… пойду, хорошо? Побуду немного одна. Мне выделили комнату Билла, и…

— Конечно, — кивнул Альбус, — иди. Пиши, или просто приходи ко мне в любой момент и по любому поводу. Я открою камин персонально для тебя.

Гермиона слегка неуверенно склонилась то ли в глубоком кивке, то ли в робком поклоне, а потом встала с кровати и вышла из комнаты, высоко подняв голову. Альбус проводил ее грустным и задумчивым взглядом. Она была расстроена, травмирована и глубоко обижена. Но предпочла не выплеснуть эти эмоции, а оставить их внутри себя. Очень, очень опасное сочетание для ребенка. В эту секунду она напомнила ему странного мальчика Тома Риддла, едущего в Хогвартс в одиночестве. Он следил за ним уже тогда, и ему уже тогда не нравилось, что он видел. Вот только ничего сделать с этим так и не получилось. И Альбус поклялся себе помочь Гермионе справиться, чего бы это ему ни стоило.

С еще одним вздохом он опустил руку в широкий карман за отворотом мантии и достал из него две вещи. Тоненький конверт и флакончик с переливающейся в нем белой субстанцией. В конверте было письмо от родителей Гермионы — настоящее письмо. Ему пришлось создать подделку, изменить кое-что — он не проверил текст сразу, а они написали там некоторые абсолютно лишние вещи. Альбус положил письмо на ладонь, провел над ним палочкой — и оно прямо в его руке бесшумно рассыпалось пеплом. Пепел он, ненавидя себя, аккуратно ссыпал в карман.

Во флаконе были воспоминания о том, куда именно он отправил Дадли... Гарри... нет, Гарольда! Гарольда

Уайтстоуна. Он решил, что лучше будет их хранить отдельно от своей головы и доставать лишь при необходимости. При таком количестве сильных окклюментов и легиллиментов вокруг… Флакон он лишь осмотрел и вернул обратно в карман. Ему предстояло занять почетное место в шкафчике директорского кабинета в Хогвартсе.

Альбус выпрямился, разгладил бороду, поправил мантию. Он смертельно устал — он не спал вторые сутки, и за это время был вынужден принять множество крайне сложных и неприятных решений. Но оставалась еще одна нерешенная проблема, и уйти сейчас спать, бросив все, он не мог. Прямо сейчас ему надо было поговорить с Гарри Поттером. Или с самозванцем, выдающим себя за него.

ДЖИННИ

Джинни Уизли сидела в своем чудесном летнем платье, счастливая и довольная. Она рисовала эту картину почти месяц: золотой дракон из её снов, сражавшийся со змеями. Все восхищались этим рисунком, и даже самому Гарри он очень понравился. К тому же для тех, кто не знал сюжета того самого сна, посыл рисунка казался предельно ясным: золотой дракон-Герой побеждает мерзких змей-Чудовищ. На самом деле все было куда как сложнее, но эту тему она решила не развивать. Может быть, когда-нибудь она расскажет Гарри про этот сон и про настоящую суть картины. Когда-нибудь, когда они будут только вдвоем.

Конечно, такой волшебный подарок — а он действительно казался волшебным, пусть рисунок и не был живым, как настоящие магические портреты, — стоял на голову выше всех этих покупных книг, сладостей и прочего барахла, которое могут подарить на день рождения, когда вспоминают про него за день-два. Глядя, как снова надулся в очередной раз проигравший битву за внимание своего друга Рон, на сей раз Джинни ему не сочувствовала — ей казалось, что сегодня он виноват сам.

Правда, Луна, конечно, не могла не преподнести сюрприз. Ее подарок тоже был чем-то уникальным. Внутри стеклянного цилиндра, лежащего на боку, шел бесконечный дождь из мелких сияющих пылинок, складывающихся в переливающуюся радугу, протянувшуюся от одного края цилиндра к другому. На одном краю пылинок было особенно много и они образовывали черную тучу, клубящуюся, как рой мелких разъяренных насекомых. На другом же они, напротив, особенно ярко сияли, складываясь в маленькое подвижное солнышко. Джинни даже не представляла, какую магию надо было задействовать, чтобы создать подобную вещь. И, судя по судорожному вздоху мамы, который та издала, увидев подарок, она не представляла тоже.

— Это чудо, — тихо сказала Молли Уизли.

Гарри, развернув подарок, долго смотрел на него на свет, словно пытаясь что-то разглядеть. А потом покачал головой и отложил в сторону.

— Вот, значит, как ты меня видишь, — сказал он, криво усмехнувшись.

Луна лишь пожала плечами.

— Где здесь ты, ты можешь решить для себя сам.

Подарок Джинни вызвал у Гарри куда больше положительных эмоций. Он был обрадован и удивлен точно так же, как был выбит из колеи, развернув подарок Луны. Так что Джинни чувствовала себя победительницей!

Потом они весело проводили время все вместе. И Рон, и близнецы, и Гермиона, и Джинни, и Гарри, и Луна. Втайне, конечно, Джинни надеялась, что понемногу компания разойдется по дому, но и так было неплохо.

В какой-то момент желания Джинни, казалось, начали сбываться. Сначала близнецы отчалили по своим таинственным делам. Потом камином прибыл Дамблдор, и, поздоровавшись со всеми, но никому не уделив слишком много внимания, забрал на разговор Гермиону. В момент, когда директор позвал именно ее, Гарри уже выглядел готовым следовать за ним. И когда прозвучало имя Грейнджер, его лицо приобрело крайне удивленное выражение.

Их осталось на кухне четверо, но ни игра, ни разговоры уже не ладились. Гарри что-то напряженно обдумывал, Рон просто дулся, Луна летала в облаках, а Джинни чувствовала себя клеем, который пытается склеить воедино три абсолютно неподходящие друг другу вещи.

— А может, сыграем в… — начала она отчаянно, но тут ее перебил голос директора.

— Гарри, мальчик мой, а теперь я бы хотел поговорить с тобой. Если ты не против, конечно, — сказал Альбус Дамблдор. Он стоял на лестнице и выглядел очень усталым. Гермионы нигде не было видно.

Гарри вскочил, как будто он сидел на иголках.

— Конечно, директор. Пойдемте наверх?

— Было бы неплохо.

Трое оставшихся за столом проводили Гарри гробовой тишиной. Джинни почувствовала, как у нее по коже бегают мурашки.

— Что-то мне не по себе, — призналась она.

— Радуга может быть серой, если она пыльная, но происходит она все равно из света, — невпопад сказала Луна.

Джинни уставилась на нее. Рон молча жевал кекс. В это время наверху хлопнула дверь чьей-то комнаты, и шаги Дамблдора и Гарри стихли.

АЛЬБУС

— Проходи, Гарри, присаживайся, — сказал Альбус, открывая дверь. Он уже абсолютно машинально выбирал для важных разговоров в Норе комнату Джинни. Ему казалось, что именно здесь он чувствует себя спокойнее всего во всем этом доме, ближе всего к тому ощущению собственной прочности и непоколебимого спокойствия, которое приходило к нему в Хогвартсе.

Гарри молча прошел в дверной проем и присел на край кровати. Его лицо выглядело спокойным. Его мысли тоже, казалось, были верхом безмятежности. Но при этом всякие мелочи, которые с годами научился замечать Альбус, выдавали его волнение. Чуть прикушенная губа. Нервная усмешка. Резковатые движения. То, как он сел — осторожно, на краешек одеяла. Для магглов физиогномика могла быть псевдонаукой. Альбус же успешно совмещал ее с легиллименцией, шлифуя собственный метод десятилетиями.

— Нам нужно с тобой поговорить, Гарри, — Альбус сел на стул и посмотрел на него загадочно и добродушно, примеряя обычный образ чудаковатого дедушки-директора, к которому и относиться-то слишком серьезно — грех. Гарри моргнул, но глаз не отвел.

— Мне бы хотелось обсудить с тобой последние события. Мы уже общались с тобой несколько раз за лето, но до обстоятельного разговора дело не доходило. Слишком уж я был занят, да и фактов не хватало. Должен признаться, все, произошедшее со дня, когда ты с друзьями уехал на каникулы, стало для меня и загадкой, и неожиданностью. Но теперь, кажется, я нащупал нить событий.

Он продолжал добродушно смотреть Гарри в глаза — и его эмоциональная маска затрещала, прогнулась — а потом мальчик вдруг резко вскочил на ноги. Альбус дернулся, готовый уже выхватить палочку, но Гарри лишь быстро прошелся по комнате, тяжело дыша, и приложил руку к стене. Альбус ощутил дежавю — вот он сам, во время разговора с Гермионой, касается стены почти в этом самом месте… Он ущипнул себя за щеку, и видение исчезло.

— Странный дом, правда, директор? — тихо сказал Гарри, поглаживая стену. — А эта комната — прямо глаз бури. Заходишь сюда — и иначе себя чувствуешь. Вы же это тоже видите?

Альбус посмотрел на него удивленно. Это было не то начало разговора, которое он мог ждать от Гарри Поттера. Но и не то, которое ожидал услышать от Тома Реддла. Скорее, накатило ощущение, что это Северус под обороткой.

— Магические дома порой бывают очень странными, — осторожно произнес он, — родовые ритуалы, магия его обитателей, применяемые чары, сплетающиеся в узлы… Такие древние и напитанные магией, как Хогвартс, могут даже обретать подобие разума. Этот же перестраивался множество раз, сносился и возводился заново… Думаю, он по-своему… сумасшедший.

— Согласен, — кивнул Гарри, отпуская, наконец, стену, — он как ветер, который воет тысячами голосов. То пускает осенние листья гулять по парку, то поднимает поземку, то дует ласковым бризом в лицо… Я чувствую в нем горечь и любовь, смерть и рождение.

— Очень поэтично, — сказал теперь уже по-настоящему удивленный Альбус, — прямо…

— Прямо как Чары Ужаса над Тисовой, — подхватил Гарри, — но совсем не как изощренные чары над Бирмингемом. Хотя вроде бы автор один и тот же. Странно, да? Я тоже ломал голову, как так получилось.

Альбус застыл.

— Я не собираюсь вам говорить все, что у меня на уме, директор, — покачал головой Гарри, — но я вижу, вы настроены на серьезный разговор. Что ж, я понимаю, что сохранить инкогнито у меня так или иначе не выйдет. Хорошо, давайте поговорим серьезно. По крайней мере обрисуем позиции на доске — если такая аналогия вам покажется уместной. Лады?

— Кто ты? — спросил Альбус. Самый простой, уместный и логичный вопрос, который он мог задать. Но Гарри, который, казалось бы, должен был его ожидать, замер. Постоял немного у стены, потом молча прошел по комнате и снова скромно присел на краешек одеяла.

— Глупый вопрос. Гарри Поттер, конечно, же, — он улыбнулся.

Альбус поперхнулся, окончательно теряя маску доброго дедушки.

— Мы договорились о серьезном разговоре! Зачем начинать его с очевидной неправды? Разве это способствует доверию?

— Кто-то говорил про доверие? — удивился Гарри. — При чем здесь доверие? Очевидно, что я — Гарри Поттер. Вот он я — шрам, очки, палочка с пером феникса. Растрепанные волосы. Для всех я — Гарри Поттер. Соответственно, я он и есть. Какие тут могут быть сомнения?

— Суть вещи и облик вещи, — это разные понятия! — воскликнул Дамблдор.

— Давайте вот без этой философской чепухи, — поморщился Поттер, — вы еще про Канта и его вещь в себе вспомните. Я — Поттер. Или вы хотите это опровергнуть?

В мозгу Альбуса мелькнула и тут же погасла мысль о Гарольде. Он пожалел, что не слил в пузырек все воспоминания об этой операции. С другой стороны, без таких важных знаний смог ли бы он построить разговор?

— Если не хотите, — продолжил Гарри, видимо, приняв молчание Альбуса за согласие, — то давайте продолжим. Гарри Поттер не хочет слепо плясать под вашу дудку, директор. Однако он признает необходимость победы над Темным Лордом. В этом он готов быть вашим ситуационным союзником. Он считает, что необходимо предотвратить его возрождение и уничтожить все возможные крестражи. И до этого момента нам с вами не стоит ввязываться в конфликты друг с другом. Вы согласны с такой позицией Гарри Поттера?

Альбус лихорадочно обдумывал ситуацию. Так, перед ним не Темный Лорд. Перед ним не Гарри Поттер. Перед ним неясно кто. Кто именно, выяснить желательно, но, если это не знаменитая личность, такое знание немного ему даст. Важнее то, что этот кто-то собирается играть в собственную игру и не стесняется об этом заявлять. Он заносчив и самонадеян… Стоит ли за такой позицией что-то, или это всего лишь дешевая бравада?

— Полагаю, — сказал Альбус медленно и вдумчиво; Гарри поднял одну бровь, наклоняясь вперед. — Полагаю, что вы, мистер Поттер, отталкиваетесь от следующего. Вы у нас — Мальчик-Который-Выжил, фигура в магическом мире очень популярная. Я — победитель Гриндевальда, возглавляющий Визенгамот. Моя политика долгие годы основывалась на том, чтобы вырастить вас, и многие видят вас как моего личного ученика и преемника. И…

— И ни один из нас не сможет жить спокойно, если падет другой! — хлопнул в ладоши Гарри, и тут лицо Альбуса, видимо, исказилось, потому что он тут же заметил: — ну что вы так реагируете! Да знаю я пророчество, знаю! Поэтому я еще более вам необходим, разве нет?

«Ага, — под плотным окклюменционным щитом Альбус не смог не позволить себе капельку злорадства, — про Гарольда, ты, получается не знаешь? Или знаешь, но думаешь, что не знаю я, и блефуешь? Что ж, значит козырь у меня все же есть!»

Вслух же он предпочел сменить тему.

— Петтигрю подослали вы?

Гарри кивнул, нахмурившись.

— Я его сдам в аврорат, — посулил Дамблдор, внимательно следя за реакцией собеседника.

Гарри улыбнулся.

— Ну, в этом как бы и была идея. Выпустить Сириуса без риска выпустить Пожирателей. Хочу видеть его на свободе, а их в клетках. Здоровое желание, разве нет?

Так-то оно, видимо, так... Но Альбуса не покидало чувство, что именно здесь-то и есть какой-то блеф.

— Тогда я отправлю условный знак Северусу, — Альбус достал палочку, — вы не против?

Гарри никак не отреагировал.

«Ага!» — подумал Альбус, и палочку убрал.

— Знаете, лучше я займусь этим сам.

— Вы закончили с психологическими тестами? — холодно спросил Гарри, скрестив руки на груди.

Альбус посмотрел на него — и вдруг рассмеялся. Чисто и искренне. Несмотря на все эти события, странные и страшные; несмотря на Поттера, пропавшего, а теперь отправленного под чужой личиной за тридевять земель; несмотря на неизвестного, надевшего его облик как маску; несмотря на Темного Лорда Волдеморта и его черную тень над Магической Британией. Сейчас ему было просто смешно.

— Вы чего? — подозрительно спросил Поттер. Сейчас он больше всего напомнил Альбусу прежнего мальчика, но это сходство мигнуло и погасло.

— Прошу прощения, — сказал наконец Альбус, отсмеявшись, — просто вспомнил молодость. Уж прости меня, мальчик мой, — его глаза за стеклами очков по-заговорщицки блеснули, он все больше овладевал собой, — итак, я сейчас опишу расстановку сил, как я ее понимаю, а вы мне ответите, прав ли я. У нас возникла, как бы это сказать, патовая ситуация. И общий враг в лице Темного Лорда. И мне предложено общее сотрудничество, даже союз, но я должен понимать, что в долгосрочной перспективе действую сам по себе. А любые мои попытки продвинуть интересы, отличные от интересов мистера Поттера, будут расценены как манипуляция. Я правильно понимаю ваш подход?

— В целом, пожалуй, да, — напряженно кивнул Гарри.

— И услышать занимательную, без всякого сомнения, историю про корень изменений, произошедших с мистером Поттером, а также историю о событиях начала лета на Тисовой и прочих интересных вещах мне не суждено?

Поттер покачал головой.

— Тогда мы друг друга, вне всяких сомнений, поняли и услышали, — кивнул Альбус серьезно, — если у меня возникнут какие-то вопросы, и я захочу узнать, будете ли вы на них отвечать, я их задам. А так, полагаю, увидимся уже в Хогвартсе. Мне же ждать вас в школе?

— Конечно, — кивнул, улыбнувшись, Гарри.

— Чудесно, — Альбус шутливо надел воображаемую шляпу и пошел к выходу, — тогда я откланяюсь. Еще раз с днем рождения, Гарри.

— Директор, — донеслось до него, и он обернулся. Гарри успел встать с кровати, подошел к тому же участку стены, который уже изучал сегодня, и теперь задумчиво гладил его рукой, — не пытайтесь завербовать моих друзей. Я же не вербую ваших. Если продолжите, я расценю это как… враждебные действия.

— Ну что ты, Гарри, — безмятежно улыбнулся Альбус, — я никого не вербую. Просто не могу отказать людям, которые приходят ко мне по своей воле. Такая уж у меня, старика, слабость.

— Хорошо, — кивнул Поттер, по-прежнему глядящий на стену как завороженный, — спасибо. Я это учту. До свидания.

— До свидания, — повторил Альбус и вышел из комнаты. Он продолжал улыбаться, но в его душе бушевала холодная ярость, которую он не знал с того дня, как Том Реддл осмелился явиться в Хогвартс, чтобы просить о должности. И чтобы спрятать там одно из самых своих омерзительных творений — кусок расколотой души.

АЛЬФРЕД

Альфред, наследник Эйвери, между тем был уже дома. Юный Поттер... произвел на него впечатление, надо сказать. У него была сила, воля, харизма. Он имел свои цели в назревающей новой войне. И его цели расходились и с целями Дамблдора, и с целями Лорда. Честно говоря, это было все, что хотел знать Альфред о новом Гарри Поттере.

Он хотел спасти семью, и в планах двух великих волшебников видел только ее гибель. При этом на его руках было достаточно крови, чтобы не заниматься теперь чистоплюйством. И не советоваться ни с кем тоже. Отец его, очевидно, останется с Лордом — Альфред и сам бы остался при таких раскладах, как у него, наверное. Жена сделает так, как скажет сам Альфред — слишком уж традиционно она воспитана. Значит, решение надо принимать самому. И он его принял, не колеблясь.

Дома не было никого, кроме прислуги. Жена с сыном выбралась в Лондон за покупками, отец, видимо, пропадал в Министерстве или у кого-то из старых друзей. Поэтому Альфред без всяких проблем зарылся в справочники.

Что за старый угасший род жил рядом с маггловским Литтл-Хэнглтоном? Он и про городок-то такой никогда не слышал. Значит, либо род угас достаточно давно, либо под конец своего существования был совсем уже захудалым…

Он ожидал увидеть там любую фамилию, от Поттеров до Слизеринов. В конце концов, многие рода, особенно в старые времена, имели несколько домов. Но когда нашел искомое, недоуменно нахмурился.

— Гонты? — удивленно переспросил он.

Одни из «священных двадцати восьми». Вымерли, или по крайней мере считается, что вымерли, в середине двадцатого века… Последние годы жили в крайней нищете… И отец упоминал когда-то в каком-то разговоре, что с Гонтами был связан Темный Лорд, что именно через них он происходил от Слизерина… Вроде все сходилось. Но зачем Гарри Поттеру их вонючая развалившаяся лачуга?

Альфред пожал плечами. Что ж, прежде, чем что-то предпринимать, он дождется письма от Поттера. А потом…

Вряд ли старый разваленный дом будет защищен в достаточной мере. А если и будет, Альфред Эйвери сделает свою работу на совесть. Как и всегда.

ДРАКО

В Малфой-мэноре, между тем, Драко Малфой уже собирал вещи для Хогвартса. Не откладывать важные дела на самый последний момент было одной из твердых установок его семьи, поэтому он делал это уже сейчас, за целый месяц до того, как перед ним откроется платформа с Хогвартс-Экспрессом. Выглаженные, только что купленные мантии надлежало сложить в сундук уже в самый последний момент, после посещения Косого переулка. Но всякие пергаменты, пишущие принадлежности и даже часть учебников надлежало упаковать заранее.

События этого лета прошли, в основном, мимо него. Он смутно помнил о том, что происходило в поезде, как его тогда напугал Поттер — но спустя несколько месяцев эта история уже не казалась чем-то лучше или хуже любой из историй их школьных конфликтов. После стычек с Поттером и его дружками случалось и в больничном крыле оказываться, а тот случай вроде бы не закончился ничем таким… За тем, что там в июне происходило с Чудо-Мальчиком, Драко не очень следил. Разве что прочитал в газете историю про его приемных родителей-магглов — и просто пожал плечами. Возможно, Поттер не имеет к этому отношения. А если имеет, осуждать за такое его явно не стоит.

Почти весь июль же юный наследник рода Малфоев и вовсе провел за границей. Он, Тео Нотт, Грег Гойл — с отцом Грега они сначала отправились во Францию, в Монако, а потом в Испанию. Отдых был что надо! Хотя ощущение того, что их просто сплавили подальше из Британии, определенно присутствовало.

Драко знал, что какие-то важные события этим летом все же происходили. И что про многие из них не писали в газетах. А после приема в день солнцестояния окончательно уяснил, что отношение его отца к Гарри Поттеру как-то очень резко изменилось. Ему очень хотелось узнать больше — и он терпеливо ждал, когда отец расскажет ему все необходимое. И вот отец пришел.

Как всегда, он постучал в дверь его комнаты, дождался ответа и лишь потом зашел. Когда в конце июля Драко вернулся домой, он едва узнал отца. Тот был нервным и неопрятным, рассеянным, вечно каким-то взъерошенным, говорил невпопад… По всему было видно, что времена для Рода настали трудные. За последнюю неделю он привел себя в порядок и снова стал похож на Люциуса Малфоя, лишь тревога из глаз никуда не делась.

— Драко, — сказал Люциус, заходя в комнату и останавливаясь недалеко от двери. — Вижу, ты уже собираешься в школу. Молодец.

— Спасибо, отец, — кивнул Драко.

— Как раз некоторые вопросы касаемо учебы мне бы и хотелось с тобой обсудить, — лорд Малфой нервно потеребил ворот надетого на него темного домашнего халата, будто тот мешал ему дышать. — Помнишь свое задание, которое ты провалил в начале первого курса?

— Отец… — начал было Драко, но быстро спохватился: — Помню, конечно.

— Так вот. Это задание снова считается актуальным.

— Но… — удивился Драко. — Мы же на разных факультетах. Мы же враги… вроде как. По крайней мере, в школе мы точно друзьями не считаемся. И как мне его выполнять?

— Любым способом, каким захочешь, — отрезал Люциус, — Драко, это не обсуждается. Найди подход к Поттеру. Так или иначе, он должен тебя принять. По крайней мере, перестать плеваться от твоего вида. Войди в круг его общения, узнай, что он замышляет. Если что, это твоя личная инициатива, я такого распоряжения тебе не давал. Если Поттер будет упираться, можешь ему сказать, что распоряжение войти с ним в контакт поступило тебе от меня. Но только лично ему, никто больше не должен про это знать! Особенно на Слизерине.

Драко растерянно смотрел на отца, пытаясь представить, каким образом будет оправдывать на факультете попытки сблизиться с Поттером.

— Если Поттер не захочет идти на контакт, — продолжил говорить отец, — сблизься с кем-то из его друзей. Выйди на него через них. Мы должны быть в курсе его планов в школе, обязательно. Драко, это особо важное задание. Провал неприемлем! Ты меня хорошо понял? Считай это своей первой полностью самостоятельной политической миссией.

— Да, отец, — убито произнес Драко, и хотел уже вернуться к вещам, но тут Люциус вдруг притянул его к себе и неожиданно крепко обнял.

— Я горжусь тобой, сын, — сказал он, потрепав того по голове. — Я уверен, ты справишься. Ты у меня большой молодец.

Драко лишь глубоко вздохнул, закрыл глаза и обнял отца в ответ.

Он справится. Неизвестно, правда, каким образом он это провернет. Но он справится. Пусть даже ради этого придется сближаться, б-р-р, с Грейнджер.

ПИТЕР

Хогвартс встречал приближающийся август тишиной и пустотой своих широких прохладных коридоров. Уже совсем скоро сюда должны будут приехать отдохнувшие преподаватели. Чуть позже — орды студентов. Тогда замок оживет, встряхнув свои древние каменные кости. Но пока он спал и видел тысячелетние сны. А кто знает, какие сны могут сниться средневековому замку?

На накрытой защитным куполом кровати в больничном крыле валялся Питер Петтигрю в своем человеческом облике и пустыми глазами смотрел в потолок. Черная фигура, зашедшая сюда несколькими минутами раньше, подошла к краю барьера, и, помедлив, сняла капюшон. Это был Северус Снейп.

— Хвост, — сказал Снейп, — все еще заперт в норе, словно крыса. Какая ирония.

Петтигрю не отреагировал.

— Я имею в виду, — продолжил Снейп, который ничуть не был огорчен тем, что его, казалось, совсем не слушают, — что анимагическая форма чудесным образом отражает суть мага еще до того, как она сама начинает влиять на него. Так поневоле и задумаешься: возможно, стоит всех учить анимагии, и некоторых душить после первого обращения.

Петтигрю, не обращая внимания на слова Снейпа, приподнялся на кровати. Потянулся. И лишь потом обернулся к зельевару, будто только сейчас его заметив. На осунувшемся заостренном лице проступила ухмылка.

— О, Нюнчик! Какой большой вырос, целый профессор!

Снейп отошел на шаг, его и без того кислая физиономия продемонстрировала выражение крайнего отвращения.

— Ты безвольный слизняк. Еще и под заклятием подчинения, значит, сейчас слизняк вдвойне. Мне безразличны любые слова, которые ты мне можешь сказать.

— Ну пришел же зачем-то? — резонно заметил Питер, облизнув пересохшие, потрескавшиеся губы острым язычком. — Ты никогда не блистал умом, Нюнчик, но минимальная логика в твоих поступках обычно прослеживалась. В прошлый раз ты пытался меня допросить. Не вышло. До этого отслеживал наведенные на меня чары. Это не вышло тоже. Что новенького сегодня?

— Просто хочу посмотреть на глубину падения человека, — насмешливо сказал Снейп, — знаешь сказку: жили были четыре брата, младший вовсе был дурак. Один в тюрьме, один умер, один жалеет, что не умер. А младший и вовсе потерял человеческий облик. Какая жизненная история…

— Зато ты, — прошипел Питер, сузив глаза, — ты торжествуешь, Нюнчик? Правда ведь? Ходишь тут, убираешь за великим светлым волшебником, подчищаешь его косяки. Растопырил перья, доволен как павлин. Живешь одной ненавистью. Да у меня смысла в жизни больше, чем у тебя!

— Ну ты и мразь, — голос Северуса подрагивал, — надеюсь, дементоры тебя сожрут. Впрочем, так и будет в любом случае.

Он развернулся и пошел к выходу.

— А как там Лили Эванс? — раздался звонкий голос Питера.

— Что? — Снейп обернулся и сделал пару шагов назад.

— Как там малышка Лили, говорю, — гнусно ухмыльнулся Питер, — до меня доходил слушок, кто донес Лорду о пророчестве… Выходит, мы и правда одного поля ягоды. Жаль, она умерла. Она бы нас простила, — он шмыгнул носом.

— Не смей. Трогать. Ее. Имя. Своим. Грязным. Языком! — Снейп выхватил палочку, дрожа от ярости, забыв и про защитный экран, и про то, что его, очевидно, просто выводят из себя.

— Что случилось? — улыбка Питера стала шире. — Пришел наступить на мою мозоль, а наступили на твою?

Черная молния со свистом выстрелила из палочки в руке Снейпа и ударила в щит. Он завибрировал и поглотил заклинание. Петтигрю отшатнулся и упал на кровать, смешно дергая ногами. А зельевар уставился на палочку в его собственной руке, словно не понимая, как она там оказалась.

— Когда тебя выпьют дементоры, — сказал он, — я лично буду за этим наблюдать. А потом сотру в порошок то, что от тебя останется.

Он развернулся, эффектно взмахнув мантией, и размашистым шагом пошел к выходу. На этот раз никаких язвительных слов ему в спину не прилетело.

Но, стоило только двери за ним захлопнуться, Питер Петтигрю вскочил на ноги.

Заплывший и болезненный, он тяжело отдышался и нервно поцокал языком. Хозяин знал, что говорил. Нюниус был обычным человеком со своими слабостями, и ранить его было весьма просто. Достаточно было знать подход…

Но делать это было все равно неприятно. Лили Питер всегда любил. По-дружески, но любил. И даже годы спустя говорить про нее в таком ключе было очень неприятно. С Хозяином спорить не приходилось, но все же…

Отдышавшись, Питер подошел к щиту и стал его пристально рассматривать.

Микроскопические трещинки разбегались от места попадания заклинания, образовывая на защитной скорлупе рваный узор. Питер зачарованно протянул к месту попадания палец, и, обжегшись, с шипением отдернул его.

Из тех, кого в прошлой жизни знал Питер, подобные изъяны в защите мог бы заметить, пожалуй, только Эйвери-младший. Но у Питера был Хвост, а Хвост знал, как пролезть даже в самую маленькую щель. Работы предстояло еще много, но результат ее был теперь очевиден.

АЛЬБУС

Альбус Дамблдор отправился в Хогвартс камином, не задерживаясь. Вышел в своем кабинете, стряхнул с себя пыль и пепел, обошел жердочку встревоженного Фоукса, выскочил из двери, и, буквально пролетев по замку, уже через пару минут оказался на самой вершине Астрономической башни. Только здесь он и вздохнул наконец полной грудью.

Перед ним расстилался целый мир. Суровые башни и шпили гордого замка возвышались над шотландскими лугами, как и тысячу лет назад. Луг зеленым цветущим озером простирался вдаль, до самой мрачной опушки Запретного леса, где в тени деревьев, крошечная, как елочная игрушка, притаилась избушка лесничего Хагрида. Его самого видно не было — видно, пропадал где-то в лесу. Океан деревьев, начинавшийся дальше, тянулся, сколько хватало глаз, до самого горизонта. Лес был куда старше, неизведаннее и загадочней самого Хогвартса. Альбус знал почти все, ну или полагал, что почти все, тайны школы. Но лес во многом оставался непонятен ему.

И лишь отсюда, с высоты птичьего полета, лес казался простым и понятным. Просто монолитное скопище деревьев, не более того. А внутри — другая планета, заповедник ушедшей эпохи. На всю Британию было лишь несколько таких мест…

Альбус дышал полной грудью, заливая кислородом огонь ярости, горящей внутри, и комок потихоньку рассасывался.

Только что ему прямо в лицо бросили вызов! И кто?! Пацан, тринадцати лет от роду, тот, во чье благо он трудился годы, готовя его себе на замену. И не важно, что это уже не он, что это кто-то другой в его теле. Мог ли он подумать когда-либо, что Гарри Поттер скажет ему что-то вроде: «Пошел ты, Альбус. Я сам знаю, как лучше. Ищи себе другого Героя. А моя жизнь — это моя жизнь».

Глупый, недалекий, самовлюбленный юнец! Да Альбус всю жизнь отдал на борьбу за Общее Благо. А теперь он даже не может тихо уйти на покой — ведь замены нет! И пусть этот Поттер и не зовет себя темным лордом, и никогда не назовет, и с Реддлом будет бороться до конца. Но его зацикленность на себе — это и есть для Альбуса истинная тьма.

Есть, конечно, Гарольд, но он спрятан, да и с ним, если начистоту, тоже не все ясно. Пусть пока побудет головной болью французов. А здесь, в Британии, придется открывать новый фронт борьбы. Ничего, надо будет — повоюем. Не в первый раз.

Альбус, прищурясь, посмотрел на голубое небо над Хогвартсом. До заката было еще далеко.