Лысая (джен)

1.

— Нет… — пролепетала она, во все глаза глядя на Ксению. — Этого… быть не может. Где… он?

— Проходи, — сказала Ксения бесцветным голосом. Пашка, едва вспомнив про уроненный телефон, наспех подобрала запчасти и сгребла в карман.

В квартире Истомина было тихо. Лежала кое-где его одежда, была прислонена к стене его гитара. Выглядывала из приоткрытого шкафа весенняя пара обуви. Порядок Истомин не очень поддерживал, но и бардака не разводил: всё в квартире словно говорило о том, что он на минутку вышел и скоро вернётся.

«Я ошиблась, пожалуйста, пожалуйста, скажи, что я ошиблась.»

Ксения прошла на кухню, сев за стол. Возле него стояло множество пустых стеклянных бутылок — а на столе одна открытая. Ксения наливала и пила из чашки.

Пашка молча прошла, замерев на пороге.

— Уверена, что хочешь знать? — спросила Ксения незнакомым голосом, не глядя на неё.

— Да.

Ответа не последовало. Вместо него Ксения достала из кармана джинсов согнутый пополам листок и положила его на стол. Медленно взяв, Пашка развернула лист в половинку А4.

«МЕДИЦИНСКОЕ СВИДЕТЕЛЬСТВО О СМЕРТИ»

Она не хотела опускать глаза и читать дальше — но опустила и прочла:

Фамилия, имя, отчество умершего (ей): Истомин Олег Петрович

Пол: мужской

Дата рождения: 1986…

Будто бы со стороны Пашка услышала тихий хрип, исходящий из её рта. Она пыталась что-то сказать, но буквы на бумаге плясали перед её глазами. Руки не тряслись — они похолодели. Прислонившись спиной к стене, Пашка медленно съехала на пол.

Медленно-медленно тикали на кухне часы. В памяти звучал его голос: птицы под черепом до сих пор его помнили.

«-…глаза у неё в такие моменты были злые — ты бы видела. Злые, но всё равно красивые. Я ещё в тот раз, когда тебя чуть с котом на руках не сбил, подумал, что вы очень похожи. Настя, правда, кошек особо никогда не любила.

— Ага, и увидев, как мы похожи, решил мне отомстить и кинул на лопатки. Между прочим, было довольно больно.

— За тот раз извини, погорячился. Старшие классы и четыре года вуза, а потом ещё и год в армии дали мне неплохой урок: нужно стараться дать отпор, когда на тебя лезут, если не хочешь, чтобы лезли в дальнейшем. Это не всегда помогало, но чаще всего…»

Где-то далеко всхлипывала еле слышно Ксения.

Пашка не знала, в какой именно момент её сердце разорвали подобные взрыву боль и отчаяние, настолько сильные, что стерпеть не было никаких сил. Лысая взревела, разорвавшись плачем, настолько громким, что он разнёсся по всей квартире. Она не помнила, когда ещё ревела так сильно. Она стихла лишь, когда воздуха в лёгких не осталось, а уставшее горло заболело и, не в силах кричать, спрятала лицо в колени.

Всё не может быть так, твердила она себе. Нельзя, чтобы так глупо люди уходили из жизни. Это ведь всё по её вине. Если бы на неё не ополчились Клоуны, если бы Истомину не пришлось бы тогда спасать её с концерта — тогда он не попал бы под раздачу и остался бы жив. Но нет — пока не дошло до этого, она чувствовала себя в безопасности. Говорила себе, что не виновата.

Вот к чему всё это привело.

Слёзы были горячими и солёными как море. Пашке казалось, что они текут в ней вместо крови — и по капле вытекают из её глаз ручейками жизни.

«— Ты учитель? Во дела! Никогда бы не подумала.

— А ты?

— Лысая.

— Это я, как ни странно, уже вижу.

— Кликуха у меня такая, дурень. Погоняло.

— Я предпочитаю называть людей по именам.

— А на хера тебе моё имя сдалось, очкарик?

— Неужели просто его назвать труднее, чем щетиниться, как дикобраз?

— Паша меня звать. Полное — Павлена.»

Её кто-то гладил по голове. Рука была женская — холодная и сухая, и вместе с тем очень нежная.

— Это всё из-за меня, Ксюш. Это из-за меня он…

— Нет, Паша. Это не из-за тебя.

— Из-за меня.

— Ну-ну, — Ксения, присевшая рядом, обняла её: Пашка уткнулась ей в грудь, снова отчаянно заплакав.

— Я не хотела, я правда не хотела! — шептала она сквозь слёзы, и слова царапали охрипшее горло. — Я не думала, что они… на него…

Ксения продолжила успокаивать её, гладить и шептать что-то утешительное, хотя сама выглядела как человек, которого нужно успокоить. Пашка ничего не могла с собой поделать. Она думала о том, что если бы они не подружились — не было бы сейчас так мучительно больно, словно тысячи игл вонзаются в сердце и раздирают его в разные стороны. И слёзы не были бы такими горячими.

Но это Истомин заставил её. Это он сказал ей: тебе нужен друг. И по его вине они подружились. И теперь из-за него сейчас так невыносимо. Всё кругом из-за него. Он постоянно лез не в своё дело. Постоянно что-то кому-то пытался доказать. Постоянно острил, причём с таким надменным лицом, будто считал себя выше других. Постоянно ухмылялся. Часто шутил. Поддерживал совершенно чужую ему девушку, и даже один раз спас из невероятной передряги, а после помог справиться с разбушевавшимися нервами.

«— Мне ничего не нужно. Я просто хочу тебя спасти. Ты интересный человек, Павлена.

— Спасти — меня? Ты больной мудак, и в башке у тебя каша вместо мозгов. Мне, как видишь, угрожаешь только ты, так что, будь добр, спаси меня от своей мерзкой хари!»

Пашка не знала, как оказалась в чьей-то кровати, укрытая толстым одеялом, но, припомнив, что она, кажется, у Ксении, она свернулась калачиком, позволив теплоте разлиться по уставшему и замёрзшему телу. Ничего не хотелось. Ни о чём не думалось. Она просто закрыла глаза и провалилась в пустую дрёму без боли, слёз и сновидений.

Проснувшись на следующее утро, Пашка инстинктивно подумала о том, что ей пора в школу.

Помня обо всём, что произошло, она встала и отправилась умываться. По пути в ванную заглянула в кухню. Там спала за столом Ксения, опустошившая очередную бутылку. Угнетающее зрелище не вызвало никаких эмоций: Лысая включила свет и зашла в ванную.

В зеркале её встретило её лицо. Сонное, скучное, высохшее, с покрасневшими глазами. Пашка чувствовала себя так, будто она прожила не одну сотню лет, а с утра ей сказали, что смерть подождёт, и необходимо прожить ещё несколько мучительных сотен.

Так лучше, — подумала она равнодушно, вытирая лицо. В голову пришла мысль: лучше быть мёртвой, чем живой.

У этого выражения, думала она, надевая и зашнуровывая ботинки, есть как минимум два понятия. Либо она обозначает, что стоит сдохнуть, либо — жить так, будто ты уже мёртв. И Пашка, застегнув молнию на куртке, решила, что подумает, какое ей понятие для себя выбрать. Потому что, в общем-то, значения это не имеет.

Телефон показывал несколько пропущенных вызовов от родителей, но Пашка не стала звонить им. Безразлично решила, что просто возьмёт сумку из дома и отправится в школу.

Метель на улице кончилась: над головой стояла голубизна.

Надо идти в школу, твердила себе Паша. Хотя уже не была уверена, так ли ей надо.

«Надо, чтобы… а какие я раньше находила причины?»

«Посещать уроки. Делать задания. Чтобы нормально сдать экзамены. Чтобы поступить в Питерский вуз.»

«А зачем мне в Питерский вуз?»

«В Питере Марья.»

«Разве не плевать?»

«И правда. Плевать.»

Всего лишь ещё одна дурацкая привязанность, сковывающая её по рукам и ногам и заставляющая её себя ненавидеть. По сути, она ничем не отличается от Истомина. А если она начнёт с кем-то встречаться, и про неё забудет? А если с ней тоже что-то случится? Никто ведь не застрахован от исчезновения. Что будет тогда?

«Привяжусь — и снова будет больно.»

Хрустел под ногами снег. Стоял холод.

Родители. Марья. Лиза. Ксения. Полька и Рубенцов. Зачем они нужны? Зачем они все, если всё равно когда-нибудь, рано или поздно её оставят? Подумав об этом, Пашка вспомнила о татуировке, и отчего-то явственно почувствовала её наличие на виске. Точно. Та Лысая, которой всё по барабану, всегда была здесь. Просто её заменила добродушная Пашка Романова — но настало время сменить курс. Вернуть всё, как было. Ей никто не нужен — и Лысая никому не нужна.

И так гораздо лучше.

Отыскав в родительской заначке купюру в пять тысяч, Лысая без тени сомнений присвоила её себе. Весь день провела в Интернете, слушая музыку и ища вписки в городе — всё равно какие. Всё это время телефон пытался звонить, но она бросала трубку, даже не глядя, кто её ищет. За час до времени, когда обычно приходили родители, она выключила компьютер, оделась, захватила с собой паспорт и ушла из квартиры.

Несколько раз в отражениях встретила собственное лицо — не убитое, как у Ксении, и не заплаканное. Мёртвое. Равнодушное.

Сто рублей потратила она на то, чтобы в ближайшей парикмахерской снова побриться налысо. На оставшиеся деньги купила несколько бутылок водки в магазине, где паспорт не спрашивали. А после этого, сверив адрес, отправилась на ближайшую вписку, на которую обещалась прийти.

В квартире, где собралось два или три школьника, семь студентов и два взрослых мужика, Пашка никого не знала. Но она принесла пакет с бухлом, и вопросов задавать ей не стали. Быстро влившись в компанию, она в голос смеялась над чьими-то идиотскими историями, пила из горла и чувствовала, как медленно, неохотно отступает тяжесть — и пила ещё больше.

— Я… — заплетающимся языком пыталась объяснить она кому-то, не понимая, почему даже с пятой попытки ей не удаётся ничего найти в пластмассовом стакане, — Я ж тебе обсняю… Бро-о-сь ты её нахуй, не нужна она тебе! — она почувствовала, что её вот-вот вырвет и поспешно двинулась в сторону коридора. Кто-то сильно толкнул её: она покачнулась и рухнула прямо на какую-то парочку, занятую друг другом. Пластиковый стакан потерялся где-то в беспорядке.

Вокруг было темно, а она чувствовала, как чей-то язык упорно лезет в её рот, а руки шарят по её телу в поисках наживы. Первое время она была не против и даже отвечала на поцелуи, но затем ей стало душно и она пнула неизвестного в живот, выбираясь из туалета, насквозь пропахшего рвотой. Дверь за собой она на всякий случай захлопнула — в неё тут же начали долбиться.

— На, попробуй тоже, — кто-то в кругу протягивал ей мятый косяк. Взяв его двумя пальцами, Пашка затянулась.

Спустя время гравитация будто бы усилилась во много раз: её буквально вдавило в пол, глаза обрели невероятную чёткость, а в туалете, судя по звукам, кто-то кого-то насиловал Но Пашка не то чтобы подняться — даже думать об этом не успевала, потому что язык её тараторил с невероятной скоростью всё, что приходило на ум. Она объясняла какие-то математические правила сидящему рядом мужику, перескакивала с одного на другое и почти дошла до обсуждения смысла жизни. Ей казалось, что если она замолчит, то случится что-то плохое, поэтому нужно постоянно говорить, а ещё не забывать дышать. Как только она вспомнила про последнее, то ей вмиг овладела дикая паранойя: она жадно и громко вдыхала в себя воздух, боясь задохнуться. Над ней кто-то посмеялся, а крики из туалета неожиданно смолкли, как будто кому-то заткнули рот.

2.

Ей казалось, что она проснулась раньше всех. Несколько людей уже исчезло из квартиры, в туалете уснула над унитазом полураздетая девушка, на которую Пашка, умываясь, старалась не смотреть. Чувствовала она себя более-менее нормально, даже голова не очень-то болела. Только в горле было сухо. На кухне сидел широкоплечий парень в белой футболке, с щетиной и заспанными глазами. Кажется, не ложился.

— Чё, похмелье? — равнодушно спросила Пашка, заглядывая в чужой холодильник как в свой собственный. Припомнила, что парня, вроде бы, зовут Тимуром. Безразлично отметила про себя: симпатичный.

— Нет. Просто сижу.

— Шёл бы домой, чё тут ещё делать.

— В общагу с утра не пускают. Там с восьми часов.

— А сейчас сколько?

— Без двадцати. Посижу немного и пойду.

В холодильнике отыскалась бутылка йогурта. Решив про себя, что всё равно отсюда вскоре свалит, Пашка бесцеремонно откупорила её и сделала глоток. Йогурт кислил: кажется, был просрочен.

— Я тебя раньше тут не видел, — сказал Тимур. — Ты чья-то знакомая?

— Ничья.

— А парень есть?

— Нету.

— Давай встречаться.

— Давай.

Пашка села за стол, поставив бутылку йогурта рядом с собой, подпёрла голову рукой, взглянув на Тимура. Он и правда был симпатичным.

— Чёт ты молчаливый. Я тебя бросаю.

— Любовь, ты так жестока, — без особого сожаления ухмыльнулся Тимур, потерев глаз. — А ты вчера неслабо так нахуярилась, Лысая.

Пашка почувствовала тошноту и поспешно отставила бутылку с йогуртом в сторону. Решила, что больше ни глотка не выпьет.

— Была причина.

— Что, парень бросил?

— Да если бы.

— А что?

— А тебе какое дело? Просто мне никто нахуй не нужен. Буду бухать как чёрт, пока не сопьюсь нахер. И сдохну в канаве какой-нибудь.

— Почему?..

— А потому что какая разница, паря? Мы уже в канаве, очухайся. Сидишь тут, блядь, весь из себя бедненький несчастненький, хотя вон, иди работай, делай что-нибудь! Родителям вон дачу построй, или чё там ещё…

— Нет у меня родителей, — сказал Тимур негромко. — Я детдомовец.

— И чё? — спросила Пашка безразлично, мельком подумав, что кого-то ей это «и чё?» напоминает. — Я тебя теперь пожалеть должна? Мне вообще похуй. Я говорю тебе: ты, судя по виду, нормальный парень, не то, что те чувырлы, что здесь вчера набухались… Вали отсюда, ясно? Проваливай. Нечего тебе тут делать. У тебя… вся жизнь впереди.

Из гостиной донеслись голоса: там кто-то проснулся. Пашка поспешно поднялась на шатающихся ногах, икнула и побрела на выход.

— А у тебя? — спросил Тимур ей вслед. — Ты чёт на старуху не похожа…

Лысая неопределённо махнула рукой, не оборачиваясь.

— А какое тебе до меня дело? О себе заботься лучше.

Больше никто из них не сказал друг другу ни слова.

Так продолжалось почти неделю.

Тот, кто хотел, легко мог найти в их городе вписку — сложность была лишь в том, чтобы найти такую, после которой можно было вернуться в целости и сохранности, при своих деньгах и телефоне, и не впустив в себя тех, кого впускать не хотел. По прошествии шести дней Пашке показалось, что она пережила настоящий ад: ей случалось ночевать в выжженных от курева квартирах, напоминающих притоны, на лестничных клетках в компании пьяных незнакомцев. Случалось красть деньги из карманов спящих людей, а как-то раз почти обокрали её, но она вовремя проснулась. Несколько раз она согласилась на секс, но не было ни разу, когда после него она осталась довольна. Пару раз ей даже предложили «гречку», но что-то помешало принять предложение. Лысая толком и не помнила, что. С ней случалось многое, и, просыпаясь каждое утро, Пашка думала о том, что лучше бы всё так и оставалось. Жизнь, катящаяся под откос, полная случайных связей на одну ночь, зато связей ярких, зачастую тёплых и искренних. Песни под гитару, какие-то мелкие приключения, неизбежные вызовы соседями милиции… Всё это занимало её по ночам, тогда как дни она коротала в заброшке, где ей наконец-то удавалось выспаться, накрывшись притащенным с какой-то вписки грязным пледом.

Пашка несколько раз приходила домой, когда родители были на работе, и оставляла записки, мол, всё со мной в порядке, скоро вернусь — правда, она и сама не знала, когда настанет это «скоро».

Сама себя она погрузила в мутный кокон, спрятавшись от прежней своей жизни. Старалась не думать о том, что будет, не думать про Истомина, Ксению, Лизку, отца Кира… Все эти люди не имели никакого права как-либо от неё зависеть. И пусть, решила Лысая, выбираются из своего говна сами.

Мартом сменился февраль, и все уже давно перестали звонить ей на мобильный, поняв, что это бесполезно. В город пришла безрадостная, серая весна, на которую Пашка глядела безрадостными, хмельными глазами. Иногда даже напиваясь в хлам, она думала, что, может быть, стоит прекратить? Перестать уже бухать как проклятой, шляться по злачным местам, от которых бы даже Кир поморщился? Но Пашка затыкала сама себя, говоря, что это ничего не изменит.

Всё кончено.

Голова её болела всё чаще, но боль эту Пашка запивала алкоголем; пару раз на спор смешала водку с коньяком, от чего целую ночь провела скрючившись, в обнимку с унитазом, и с тех пор живот очень часто напоминал о себе периодической болью — потому что нормально есть она тоже перестала, и перебивалась чем придётся. За короткое время она приобрела около десятка «друзей» на одну ночь, которые были с ней дружелюбны и приветливы, но ничего от неё не хотели. Им было всё равно, что на свете есть Пашка Романова, и в этом ей виделось их главное достоинство. Больше она не шла ни к кому на встречу, не лезла никого спасать от обидчиков, потому что знала, что всё без толку. Люди всё равно нарвутся — и только ей больше достанется. А она девушка, и драться вообще не должна.

Совсем потеряв счёт дням, она однажды уснула в автобусе. Она не помнила, куда ехала и где достала деньги на проезд, но проснулась на заднем сиденье от того, что кто-то тряс её за плечи.

— Выходим! — сказал кто-то, когда двери открылись. Не найдя аргументов в своё оправдание, сонная Пашка, качаясь, вырулила из автобуса, едва не споткнувшись о ступеньку. Ноги со сна заплетались, а голова гудела, не желая вспоминать даже обстоятельства последней попойки.

Перед ней стояла… что же это было за знакомое лицо? Женя… или Света? Нет, те были повыше…

— Аа… Привет, Поль… — язык заплетался не хуже ног. — Ты тут какими судьбами?

Воздух был не слишком свеж, но морозен.

Сколько ж она не видела это кукольное личико? Кажется, с той жизни целая вечность прошла.

— Ах ты… — и Полька — это было совершенно неожиданно! — набросилась на неё с кулаками. Удары у неё были совсем не больные, но сам факт настолько поразил Пашку, что та оторопело глядела на неё, не зная, что и думать.

— Ты чего?

— Я — «чего»?! — лицо Польки от злости раскраснелось. — Да ты… Дура проклятая!!! Ты знаешь, как за тебя все волнуются?! Где тебя носит?! Почему ты… — казалось, она вот-вот разревётся.

Пашка равнодушно поправила куртку, застегнулась.

— Ну пусть волнуются, мне-то чё. Я жива-здорова, так всем и передай.

Полька набрала в нос воздуха, прежде чем выкрикнуть так, что на них обернулись люди, стоящие на остановке.

— Ничего ты не здорова!!! Ты себя видела?! Ты выглядишь ужасно! И от тебя пахнет даже! Паша, ты прямо как… как бомж! Ты что, дома не была что ли?!

— Ну заходила пару раз…

— Пару раз?! Тебя неделю в школе не было!!! Это из-за Истомина, да? Нам сказали про него… — она смущённо замолчала. — И в школе на день все уроки отменили… Паша, ну нельзя так!..

— А как можно? — спросила Пашка мёртвым голосом. Полька с ужасом смотрела на неё.

— Ты понимаешь, что он из-за меня… того? Умер.

— Что ты себе напридумывала?! — ужаснулась Полька, в один момент напомнив Пашке её маму. — Он был в коме, и у него остановилось сердце. Нам так в школе сказали.

— А из-за кого его избили, помнишь? И из-за кого тебя Клоуны сцапали, помнишь?

— Паша, — Полька понизила голос, и на глаза её действительно выступили слёзы, — ну что ты такое говоришь?! Нельзя вешать всё на себя, как ты не поймёшь? Ты ни в чём не виновата… Пойдём, я отведу тебя домой.

— Домой… К родителям? Опять в школу каждый день пиздюхать непонятно зачем, сдавать сраные экзамены, поступать в ебучий вуз, который нахер мне не сдался… Ну нахер. Я этого говна больше не выдержу.

— Да что с тобой, Паша?.. — изумилась Полька тихо. — Пожалуйста, не говори так. Ты нужна им. И не только им…

— Хватит уже. Я заебалась быть кому-то нужной.

Сказав это вместо прощания, Пашка развернулась и зашагала куда-то прочь — и Полька не нашла, что ей ответить.

3.

Полька, пришедшая домой, готова была разреветься от отчаяния.

Она не была зла или рассержена на Лысую — она скорее сердилась на себя, потому что не смогла в такой важный момент подобрать слов или аргументов, чтобы остановить Пашку, сказать, чтобы она вернулась к ним из… Куда бы она там ни ушла. Что и говорить, Полька чувствовала, что скучает по ней, и понимала, что Лысая убита горем, по-другому и быть не могло.

Дима упоминал, что у неё с Истоминым какие-то особые, внешкольные отношения, но Полька этому значения не придавала, потому что не очень-то верила, что бунтарка Лысая может крепко сдружиться с кем-нибудь из учителей. Но теперь доказательства были на лицо: один из учителей скончался в больнице, сейчас в школе даже траурный стенд ему висел, хоть он и проработал всего ничего. Понятное дело, что она была убита горем.

Но как ей помочь?

Полька, стоя посреди квартиры, тяжело дышала, чувствовала, как на глаза наворачиваются слёзы. Попыталась сдержать их, прикусила губу. Посмотрела на себя в большое зеркало, на углу которого висела фотография её брата. Никита Ларин, подаривший ей тёплый шарф и научивший играть в шахматы, никогда бы не сдался, и не стал лить слёзы понапрасну. Он и сейчас улыбался с фотографии — и это придало Польке решимости. Она сжала кулаки.

— Я не сдамся, Никиша! — прошептала она серьёзно, глядя на фотографию и веря, будто брат сквозь огромное расстояние мог её услышать. — Я спасу Пашу! Если не сама, то…

А кого же можно попросить о помощи?

Ксения первой пришла Польке в голову. Конечно! Она же психолог! Она наверняка сможет найти верные слова! Воодушевившись, Полька поспешно вышла из дома и направилась в сторону остановки, попутно считая мелочь на автобус до Полтинника…

Однако в квартире её друга её, похоже, не было: на стук никто не открывал. Без толку протоптавшись около двери около получаса, Полька узнала от прошедшей мимо соседки, что в эту квартиру уже давно никто не приходил, и света в окнах не было. Отыскав в списках входящих вызовов номер Ксении, Полька ей позвонила.

Только с третьего раза ей ответили:

— Да?

— Ксения, здравствуйте, это Полина Ларина… Скажите пожалуйста, мы можем встретиться?

— А сколько сейчас времени?..

От такого вопроса Полька опешила.

— Без десяти два…

— Это что-то срочное?

— Да, это по поводу Паши. Она в беде.

— Что с ней? — судя по голосу, Ксения не слишком сильно обеспокоилась.

— Извините, мне лучше с вами встретиться, это долгий разговор, — торопливо сказала Полька, — вы сейчас не…

— Я у себя дома, на Профессорской.

— Ох… Можно прийти к вам? Вы не заняты?

Послышалась недолгая возня, после которой Ксения сказала, зевнув:

— Это очень срочно?

— Да. Очень.

— Ну тогда прибегай. Квартира 60, в домофон позвони…

За их недолгое знакомство Полька прониклась к Ксении искренней симпатией, которая во много раз усилилась после того, как благодаря ей Полька с мамой оказались избавлены от постоянного гнёта отчима. Ксения при их встречах всегда была очень дружелюбной и серьёзной, разбиралась во многих вещах, о которых Полька имела очень смутное представление, не пасовала перед трудностями и никогда не унывала. Как-то раз за чаем она рассказала, что хозяин квартиры, где она временно обитает, — тот самый Олег Петрович Истомин, учитель из их школы, и что из-за чьего-то нападения он попал в кому, в которой пребывал до сих пор. Узнав о его смерти, Полька думала прежде всего о Пашке, однако, подходя к нужному дому, она поняла, что скорее всего, Ксении сейчас нелегко тоже.

Стало неловко. Согласится ли она помочь Пашке, если сама сейчас находится в аналогичном положении? Думая об этом, Полька долго топталась возле квартиры №60, пока дверь перед ней сама не открылась.

— Ну и чего стоишь? — вздохнула заспанная Ксения. Полька удивлённо подняла брови, увидев синеватые мешки под глазами на бледном лице и, кажется, давно не мытые волосы. Её опасения подтвердились: Ксения сама выглядела так, будто ей нужна была помощь.

— Проходи.

В однокомнатной квартирке сильно пахло спиртом, прямо как у них, пока отчим не съехал. Полька поёжилась, ибо слишком хорошо знала запах, который не предвещал ничего доброго. Ксения, пройдя в комнату, слегка покачивалась. Села на незаправленную кровать возле окна, задёрнутого шторами: в комнате царил рыжеватый полумрак.

Возле кровати стояло три стеклянные бутылки. Похоже, пустые, хотя на дне третьей, кажется, ещё оставалось немного.

«Чёрт», — ругнулась про себя Полька, но решила, что отступать некуда.

— Вы… — она не знала, как сформулировать вопрос, поэтому, начав, сразу же замолчала.

Ксения потёрла кулаком глаз.

— Ну… что там у Паши? — спросила она, и тут же сказала: — Извини, чай… закончился. А водкой угощать не стану.

— Вы же говорили, что не пьёте.

— Сама так думала. Но вот… что-то пошло не так.

— Мне очень жаль, что так вышло, — сдержанно сказала Полька. — Имею в виду… с Олегом Петровичем.

Кажется, она попала в точку: Ксения коротко кивнула, не глядя на неё.

— Он не должен был умереть, Полина. Ему ещё было жить да жить, — она закрыла лицо руками, упёршись локтями в колени. Тяжело вздохнула: плечи её поднялись и опустились. — Ничего, — сказала она со вздохом, убирая руки от лица и шмыгая носом. — Я почти в порядке.

«Неделя прошла, и всё ещё… Может быть, она его любила?» — спросила Полька, до сих пор переминая с ноги на ногу. Огляделась по сторонам, нашла в метре от себя стул и присела на его краешек.

— Вы не в порядке, Ксюш. Вы всю неделю из квартиры не выходите?

— Нет… Конечно нет. С родителями его ездила встречаться. Насчёт похорон договаривались. Позавчера похоронили.

У Польки сжалось сердце. Ксения, обычно держащаяся молодцом, сейчас выглядела слабой и сломленной, будто бы лишилась той силы, что всегда её поддерживала.

Тяжело вздохнув, Полька вдруг сказала:

— У вас очень душно. Давайте здесь приберёмся.

Не слушая вялых возражений Ксении, она встала и начала собирать бутылки. Затем сгребла в охапку сваленную в кучу одежду и отнесла её в стирку (долго промучилась с тем, как завести стиральную машину, но в конце концов, разобралась). Вынесла два полных пакета мусора, а когда вернулась в квартиру — Ксения встрепенулась, решив к ней присоединиться. Они распахнули шторы, впустив в комнату свет, а затем открыли окно — пришлось убрать и с него лишний мусор, а самим удалились из комнаты, потому что на улице по-прежнему было холодно.

Полька убедила Ксению принять душ, и пока за стенкой кухни журчала вода, Полька перемыла всю посуду, а после задумалась о том, чтобы приготовить что-нибудь поесть. Раскрыв холодильник, она обнаружила довольно скудные запасы в виде кусочка сыра, подсолнечного масла, пары яиц и наполовину пустой бутылки водки.

Не сомневаясь ни секунды, Полька вылила её в раковину.

Она сбегала в магазин, расположенный в соседнем доме, и на сэкономленные сто рублей накупила продуктов. Вернувшись, она застала Ксению на кухне: она задумчиво сидела за столом, вытирая мокрую голову синим полотенцем, и смотрела на фотографию в рамке. Осторожно подойдя к ней, Полька заглянула через плечо: на фото стояли вместе улыбающиеся Ксения с тем самым мужчиной, которого она несколько раз видела в школе.

— Я купила еды! — сказала она, как бы возвещая о себе, и Ксения встрепенулась, отставив рамку на прежнее место. — Сейчас приготовим макарон, вы не против?

— А… Да, конечно, — рассеянно ответила та. — Фух…

— С лёгким паром.

— Ага, спасибо… Давай, я уж сама.

— А вы помните, как-то раз вы приготовили пасту? Сможете сейчас сделать? Она была очень вкусной!

— Пасту? Ааа, тогда… Мне, наверное, сырный соус нужен…

— А простой кетчуп не подойдёт? Я его купила.

— Можно и с кетчупом, тогда это будет уже не совсем паста.

Они болтали о какой-то пустой ерунде: Полька глядела в спину Ксении, одетой в серую домашнюю футболку. Когда запиликала стиральная машина, Полька отправилась выуживать из неё вещи и развешивать на верёвки. Ей понадобилось минут десять, чтобы развесить всё, а спустя это время по квартире начал расходиться вкусный, сладковатый запах, выгоняющий прочь застлые алкогольные пары.

Они сели есть. Полька иногда поглядывала на молчаливую, задумчивую Ксению, чувствуя, что, несмотря на все её усилия, чего-то она ещё не сделала, либо что-то сделала не так. Она по-прежнему помнила про Пашку, но точно знала, что её «спасением» нельзя ограничиваться: нужно по мере возможности поддержать Ксению, спасти её точно так же, как она когда-то спасла Польку.

Опустошив свою тарелку, Ксения тяжело вздохнула и устремила взгляд в пустоту.

— Вам чай налить? — спросила Полька осторожно, убирая её и свою тарелки. Не дождавшись ответа, она встала, убрала посуду в раковину и налила воды из фильтра в чайник. Обернулась — и увидела, что Ксения, кажется, плачет.

Спрашивать, в чём дело, было бы глупо. Переборов собственную стеснительность, Полька подошла к ней сзади и обняла за шею, прижавшись к её спине всем телом.

— Всё хорошо, Ксюша. Всё правда хорошо, — говорила она, думая, что если Ксения сейчас её выгонит, то поделом ей за нарушение личного пространства. Но она не выгоняла её, и даже не пробовала вырваться.

Девушка на пять или больше лет старше Польки сейчас казалась ей маленькой, напуганной девочкой, которая не знала, что делать. Она упёрлась подбородком в Полькину руку.

— Больше ни за что не пейте, договорились? — серьёзно спросила её Полька. — Это вам не поможет. Поверьте, я знаю. Кроме того, — протянув одну руку, она взяла рамку с фотографией, и показала её девушке, — ему бы ведь это не понравилось, правда? Вы наверняка были ему очень, очень дороги, так что не пейте больше.

— Прости… — Ксения шмыгнула носом, действительно напоминая маленькую девочку. — Я такая дура, Полин. Мне было очень, очень плохо. Спасибо тебе, правда.

Повернувшись к ней на стуле, она крепко её обняла, уткнувшись лбом ей в живот. Почувствовав невероятную нежность к этой девушке, Полька погладила её по голове.

— Ксюша, вы не одна. Паше тоже нужна помощь.

4.

— Она уже неделю не появляется в школе, и дома, вроде бы, её тоже нет. Её родители все извелись, не знают, что и думать, волнуются. Говорили, мол, Паша им записки оставляла, что жива и здорова, но всё равно. А сегодня я её нашла пьяной в автобусе. И поняла, что всё очень плохо: она ни в школу не хочет ходить, ни домой возвращаться. Говорит, что… в общем, что ей надоело быть всем нужной, — сбивчиво объясняла Полька Ксении. — Я не смогла её отговорить. Но подумала, что, может быть, вы сможете…

Ксения задумалась.

— И где она сейчас живёт?

— Не знаю… Точно не у себя дома.

— Тогда какой у тебя план?

— Найти её. И чтобы вы с ней поговорили, — уверенно ответила Полька.

Ксения задумчиво скрестила пальцы рук, поглядев в окно.

— А ты, похоже, не сомневаешься в моих возможностях.

— Но вы ведь психолог. Может быть, вы сможете отговорить её. Я не смогла…

«Что будет, если она откажется? Нет, такого быть не может. И я всё равно не сдамся! — решительно подумала Полька, сжав на коленях кулачки. — Всё что угодно сделаю!»

За окном медленно наступал вечер: она и не заметила за уборкой квартиры Ксении, как пролетело время. Зато сама Ксения теперь выглядела немного лучше. Мешки под глазами, понятное дело, никуда не ушли, но теперь она немного посвежела. Хотя бы этим Полька уже была вполне удовлетворена.

В один момент — она даже вздрогнула от неожиданности — Ксения слабо улыбнулась.

— Знаешь, я не думаю, что тебе нужна моя помощь, Полина. Ты очень умная девочка, и сегодня ты практически спасла меня от запоя. Спасибо тебе ещё раз за это. Я к тому, что… Ты вытащила из этого кокона меня — я уверена, что сможешь вытащить и её. И главное: не вини себя, если вдруг у тебя ничего не выйдет. Как говорится, спасение утопающего… Ну ты и сама знаешь. В конце концов, мы просто люди, и иногда всё, что мы можем сделать — это просто быть рядом, когда другу плохо.

— Но у меня ничего не вышло! — сказала Полька отчаянно. — Помогите, пожалуйста!

— Я что, разве отказываюсь помочь?! — удивилась Ксения. — Я просто говорю, что у тебя самой это вполне может получиться. Но если ты убеждена, что не справишься — найди её, и приведи ко мне. Я попробую сделать всё, что в моих силах.

У Польки отлегло от сердца.

— С-спасибо большое!

Выбежав на улицу, она первым делом позвонила Диме Рубенцову и объяснила ему ситуацию. Слишком поздно она вспомнила, что как раз перед исчезновением из школы Пашка с Димой поссорились, и вряд ли он сразу же согласится её выручать. Так и оказалось.

— Полин, вот оно тебе надо? У неё мозгов под лысиной нет, почему мы должны постоянно из говна выуживать?

— Дим, от тебя ничего не требуется: просто помоги мне найти её, пожалуйста. Говорить с ней буду я.

— Чёрт, что ж с тобой поделаешь, упёртая ты… Помогу, но откуда я знаю, где она может быть?

— Ну ты её одноклассник всё-таки…

— Это ведь не значит, что я хорошо её знаю. Большую часть времени она просто пиздила меня, когда я подходил. Такая себе дружба.

Полька наморщила лоб.

— Точно! Может быть, Илья знает… А ты не мог бы по своим каналам кому-нибудь позвонить и спросить, где её видели?

— Я тебе кто, МВД? Каким ещё «каналам»? Это так не работает.

— Но у тебя же полно знакомых, вон кто-то из них даже Клоун…

— Там было просто удачное совпадение, не придумывай себе лишнего. Я могу позвонить Гринго, но чёт хрен знает.

— Кому? — Полька почувствовала, что замерзает, и двинулась от подъезда вдоль дома. Хорошо, что рука была в перчатке, иначе сейчас обледенела бы на морозе.

— Да заводила один, компании всякие собирает, — объяснил Дима. — Может, он Лысую видел… Короче, пока что это всё, что я могу сделать.

— Позвони мне обязательно, когда узнаешь что-нибудь. Я сейчас дойду до дома нашего общего друга, спрошу там.

— А почему тебе сразу было не пойти туда?

— Вряд ли она там: этому «другу» от силы четырнадцать…

Илья, оторванный от компьютерной игры, сказал, что Пашу уже давно не видел, но всерьёз обеспокоился неожиданным известием.

— Куда она могла пропасть? Может, её похитили?

— Нет, тут всё серьёзнее. Дело в том, что она потеряла дорогого ей друга, и из-за этого ушла из дома и из школы. Я хочу найти её и вернуть.

— Ничего себе, — Илья почесал чёрную кудрявую копну на затылке. — Ладно, я понял! Давай я своим позвоню.

— Зачем? — удивилась Полька.

— Как это — «зачем»? Пашу искать, конечно.

— И как вы её найдёте, она может быть где угодно…

«А может, и хуже: она решит куда-нибудь уехать, никому ничего не сказав…» — от такой мысли Полька похолодела. Если Пашка решит… или уже решила уехать из города, то шансы её найти и вернуть стремятся к неизбежному нулю. Но куда она поедет? К Питер, к своей драгоценной подруге? Но хватит ли у неё денег на билет?

— Мы уже пару человек находили, — довольно сказал Илья, доставая телефон из кармана. — У нас друг пропадал из дома, так за пару часов его отыскали.

— Вам бы всем в милицию пойти — цены бы вам не было…

— Так нас же в милиции и посадят. Мы, вон, крышу в высотке на Профсоюзной вскрыли… Алло, Бульба? Ты сильно занят? А через сколько поешь? Тут «мэй-дэй», Лысая пропала…

Уже минут через тридцать Илюшкина компания собралась в его комнате — к молчаливому неудовольствию его матери, которая, впрочем, пока что ничего не сказала, поддавшись на уговоры сына, что «всё очень серьёзно». За эти полчаса Польке позвонил и Дима Рубенцов: сказал, что позвонил Гринго и ещё нескольким своим знакомым, которые часто бывали на вписках. И Лысую действительно видели на нескольких из них, но всегда на разных, и где она сейчас могла быть — неизвестно.

— Спасибо большое! — вздохнула Полька с облегчением.

— И что ты собираешься делать?

— Мне тут… ребята помогут, мы её попытаемся разыскать. Я, скорее всего, пойду по впискам.

— Чего ты?! — воскликнул в трубку Дима. — Ты что, серьёзно?! И думать не смей ходить одна…

— Да всё нормально будет…

— Нет, не будет. Если собралась ходить по квартирам — скажи, где ты, я прибегу. Я одну тебя ни хера не отпущу.

На сердце от чего-то подозрительно потеплело.

Илья с компанией разработали план действий, собравшись вокруг стола. Каждый из них написал на листке свой номер телефона, чтобы связываться во время операции друг с другом. Полька также написала свой номер и быстро добавила в список телефоны членов команды.

— Мы будем ходить по всему городу и искать, — объяснил Илья свой простой план. — Вплоть до парка, и в парке тоже… Гриб, в парк одна не суйся, сейчас вечер, мало ли что. И вообще осторожнее все будьте.

— У меня по самбо чёрный пояс, — хмуро похвастался короткостриженый Максим.

— Ну здорово тебе, а у Бульбы только по сумо…

— Нашёл за кого переживать, Шарава, — неодобрительно высказалась Анька Гриб. — Я любому из вас задам! Вот увидите, Пашу я найду первой!

— Кто первый её найдёт — сразу пишите СМС остальным, чтобы прекращали искать. Скоро стемнеет, так что нам бы до девяти часов управиться.

Полька взглянула на часы: доходило семь.

Через ноутбук Ильи она нашла несколько вписок, запланированных на сегодняшнюю ночь. Их было четыре, и одна уже отменилась — у организатора домой вернулись родители. Переписав адреса вписок, Полька показала их ребятам:

— Паша, скорее всего, в одном из этих трёх мест, так что их нужно проверить первыми. Чем раньше, тем лучше, потому что ближе к ночи там все будут пьяные. Как только найдём её — сразу расходитесь по домам, поздно вам уже шляться…

— Да мы однажды аж до одиннадцати гуляли! — возмутилась Анька Гриб.

— Всё равно.

Полька помнила, как зимой на Илью наехал Ванька Овощ, и не хотела, чтобы по её вине этот инцидент повторился. Хотя Овощ с той поры должен был побаиваться гнева Лысой, но кто его знает?..

Когда они разбежались в разные стороны, Полька первым делом отправилась к себе домой: предупредила волнующуюся маму, что ей очень срочно нужно кое-где задержаться. Добавила «потом всё расскажу!» и, избежав долгих расспросов, ускользнула из квартиры. Побежала к школе: там они с Димой договорились встретиться. Было уже восемь часов: в это время месяц назад было уже темно, а сейчас только темнело.

Дима уже ждал, порядком замёрзший и напряжённый.

— Здравствуй, — они обнялись, так как виделись впервые за день.

— Ну… Куда пойдём?

— Вот по этим адресам… — Полька показала ему запись в заметке на телефоне, где были указаны три разных адреса. — По городу уже ищут ребята, если что — они дадут нам знать.

— Что за ребята? Не те ли мелкие, с которыми ты в шахматы играла?

— Они.

— Город же большой, где они её найдут?

— Я не успела переубедить Илью, он уже всех собрал. Он тоже за Пашу очень сильно переживает. В отличие от некоторых, — Полька с упрёком ткнула Диму локтем в бок. Тот надулся и поморщился.

— Я для неё даже не друг, какого чёрта я должен…

— Из-за чего вы вообще поссорились?

— Да хер знает. Говорили-говорили — и вдруг она как с цепи сорвалась, начала орать и какую-то чушь нести. Про то, что я ей не друг вовсе, и всё такое…

Полька грустно вздохнула.

— Она довольно вспыльчивая, сам знаешь. Я уверена, она не хотела говорить ничего подобного, просто… Ей, наверное, самой сложно, когда она так злится, сдержаться. Со мной тоже порой такое бывает. Не злись на неё, Дима.

— То, что ей сложно, её нисколько не оправдывает.

— Именно поэтому я очень хочу помочь ей.

Перед ними расстилался город, над которым сгущалась темнота — но рядом с Полькой шагал Дима, и она чувствовала, что ей нисколько не страшно.

«Я не сдамся, — решительно думала она, делая шаг за шагом. — Я обязательно спасу Пашу. Верну её, чего бы мне это ни стоило.»