Полная чаша (джен)

Прочитав доставленное письмо, Падма медленно опустила его к себе на колени и отстранённо проговорила:

— Вероятно, это самое короткое расследование в истории аврората. И простое.

— Всё же Харпер? — спросил Лестрейндж, и, когда она кивнула, сказал: — Я жалею, пожалуй, что тогда его не убил. А ведь был шанс.

— Я люблю детей, — Падма взяла кусочек хлеба и принялась крошить его на тарелку. — Но пытаюсь представить, что было бы, если бы я обнаружила беременность раньше… и не знаю. Я хочу детей — но не так, — она докрошила кусок и взяла ещё один. — Знаете, наверное, мне в каком-то смысле повезло: не пришлось решать самой.

— Повезло? — уточнил Родольфус с такой интонацией, что Падма даже усмехнулась — правда, очень невесело:

— Ну… в каком-то смысле. Завтра утром Сандра мне расскажет подробности, потом суд… она пишет, что, если я хочу, это будет закрытое заседание. Но я не хочу, — она вскинула голову.

— Не хотите? — повторил он.

— Я пытаюсь убедить себя в том, что должна подумать о родителях, — лицо Падмы стало невероятно жёстким. — И о том, как больно им будет от мысли, что он убил их возможного внука. Но я думаю о себе — и о том, что хочу сломать жизнь тому, кто посмел так со мной обойтись. Сделать так, чтоб о нём все узнали всё — и чтобы потом, когда он вернётся, «Пророк» снова вспомнил бы эту историю и напомнил остальным. Я жестока?

— Вы бесстрашны, — ответил он с видимым удовольствием. — И правы. И всё же я хочу задать вам вопрос. Вы позволите?

— Да, конечно, — она быстро сжала и разжала кулаки.

— Вы уверены, что ваши родители не станут ему мстить? Вы отговорили меня от этого — но…

— Да, уверена, — оборвала она. — Во всяком случае, они наверняка не пойдут убивать. Не бойтесь… и спасибо вам, — она протянула руку и сжала его пальцы.

— Вы замёрзли? — спросил он: её рука была ледяной.

— Это просто кровопотеря, — она потёрла свои ладони друг о друга, а потом обхватила себя руками. — Ну и всё это… в целом.

— Я могу помочь? — спросил он. — Чем угодно? — и сообразил вдруг: — Вы простите меня — надо было сразу предложить: если вы хотите, пригласите сюда вашу подругу пожить на несколько дней.

— Нет, не стоит, — Падма крепче стиснула свои руки, и Родольфус заметил, как побелели кончики её пальцев. — Но спасибо. Может, я действительно её позову — не пожить, конечно, а просто заглянуть вечером.

— Камин открыт, — сказал Лестрейндж. — И прошу вас: не считайте сейчас себя должной делать здесь что-то. Вас с работы отпустили — я…

— Я умру тут со скуки, — улыбнулась она почти жалобно. — Вряд ли я смогу завтра сделать полноценный массаж, но во всём остальном… я же не умираю. Просто выбита из колеи и… — её голос вдруг сорвался, и она попросила почти шёпотом: — Вы могли бы кое-что сейчас сделать?

— Что угодно, — искренне сказал он.

— Обнимите меня, пожалуйста, — попросила она.

Он поднялся и, присев на подлокотник её кресла, осторожно обнял Падму за плечи — а когда она, вдруг расплакавшись, приникла к нему, подхватил на руки и, опустившись на её место, усадил к себе на колени и устроил так, обнимая и тихонько глада по голове. Она плакала — от обиды, бессильной злости и усталости, а Родольфус думал, что впервые в жизни утешает женщину, и понятия не имеет, как это делается. Так что он просто сидел, прижимая её к себе, а она просто плакала — пока не затихла.

А потом сказала:

— Спасибо, — и, выпрямившись, сжала его руку. — Иногда очень хочется, чтобы тебя обняли. Когда плохо — и ничего уже не поделать.

— Я рад, если смог помочь, — сказал он.

— Смогли, — она улыбнулась и, поднявшись с его колен, сказала слегка виновато: — Вы простите меня, мистер…

— Родольфус, — поправил он мягко.

— Да, Родольфус, — кивнула Падма. — Я ужасно устала, а завтра в десять мне в аврорат, и…

— Отдыхайте, — он легко поднялся. — Доброй ночи. И если вам понадобится что-нибудь, позовите эльфа — или приходите. Я легко просыпаюсь.

— Я надеюсь, что сегодня уже больше ничего не случится, — улыбнулась она измученно. — И мы выспимся. Доброй ночи, Родольфус — и спасибо вам ещё раз.

— Доброй ночи, Падма, — несколькими взмахами палочки Родольфус собрал всё со стола обратно в коробку, уменьшил её и, сунув в карман, вышел, тихо затворив за собою дверь.

…Процесс над Мариусом Харпером обещал быть оглушительно громким. Накануне судебного заседания, когда Падма уже стояла собранной перед зеркалом, Лестрейндж, которого это обещание весьма тревожило, решил, всё же, вмешаться, и решительно постучал в её дверь.

Падма, открыв дверь, неверно истолковала выражение его лица и заговорила первой:

— Родольфус, пожалуйста! Я не знаю, что вы задумали — но…

— Уделите мне пять минут, — попросил он. — Мне следовало поговорить с вами раньше, но я до последнего не хотел вмешиваться. Но всё-таки должен.

— Говорите, конечно, — удивлённо сказала она.

— Меня восхищает ваше намерение ославить Харпера на весь мир, — сказал он, тщательно подбирая слова. — Как и ваше отношение к данной ситуации в целом. Но, боюсь, вы упустили одну деталь. Может быть, вы помните, что я сказал вам — я сталкивался с подобным прежде?

— Помню, — она кивнула и присела на край кровати.

— Учитывая мой прежний круг общения, говорит это об одном, — продолжал Родольфус. — Это очень небанальная идея — настолько небанальная, что обычным мерзавцам она в голову не приходит. И я очень прошу вас подумать, стоит ли ваше желание показательно уличить вашего обидчика того, чтобы заронить её в чьи-то головы.

Падма некоторое время молча смотрела на Родольфуса, а потом сглотнула и перевела взгляд сперва на ковёр, а затем куда-то в сторону окна.

И сказала:

— Нет.

— Я убью его, как только он покинет Азкабан, — буднично продолжил Лестрейндж. — Он достаточно помучается, а затем умрёт. И вы будете отомщены.

— Нет, — Падма почему-то вздохнула и посмотрела на него так, как никто и никогда не то что не смел на него глядеть — просто вряд ли в мире был хотя бы один человек, который мог бы счесть такой взгляд уместным: так смотрят на настойчивого и любимого ребёнка, настырно предлагающего несусветную глупость. — Я не хочу его убивать. Вашими руками, своими — не имеет значения. И не хочу жить, зная, что вы можете из-за меня отправиться в тюрьму. Я прошу вас, пожалуйста — не предлагайте больше такого. И не делайте, — она поднялась и, подойдя к нему почти что вплотную, требовательно посмотрела в глаза. — Обещайте, что мне не придётся стать убийцей.

— Нет, конечно, — успокаивающе проговорил он.

— И потом, — она недобро усмехнулась, — я хочу, чтобы он жил. Да, вы правы — процесс нужно сделать закрытым, но я найду способ рассказать всем, кто ему дорог, о том, что он сделал. Жаль, конечно, что вы не пришли ко мне сразу, как подумали об этом — выглядеть я сейчас буду очень глупо. И немножко жалко, — добавила она довольно отстранённо.

— Простите, — Родольфус должен был бы чувствовать вину, но Падма настолько не выглядела смущённой или расстроенной, что Лестрейндж лишь слегка на себя подосадовал. — Вы правы — нужно было прийти.

— Всегда же приятно скинуть ответственность на другого, — Падма улыбнулась. — Особенно когда он, как вы, с такой готовностью её забирает. Я сама должна была об этом подумать, — она вздохнула и коротким взмахом палочки распахнула шкаф. — Я, пожалуй, переоденусь — а то в этом виде я куда больше похожа на Кали, чем нужно.

— Похожи, — подтвердил Лестрейндж.

Она и в самом деле напоминала сейчас эту богиню — в своём длинном, тёмно-синем, почти чёрном платье и с накинутой на шею длинной ниткой крупного речного жемчуга самых странных, прихотливых форм, напомнившим Родольфусу знаменитое ожерелье богини-разрушительницы. Он вдруг вспомнил, что в благой форме её звали так же, как погибшую сестру Падмы — но сейчас от Парвати в ней не осталось ничего.

Кали. Он не слишком хорошо помнил индуистскую мифологию, но его знаний вполне хватало для, похоже, намеренно вызываемых Падмой ассоциаций — которые она, судя по всему, вознамерилась сейчас изменить.

— Теперь сюда нужно что-то другое, — сказала она, несколькими уверенными взмахами палочки собирая рассыпанные по плечам волосы в тяжёлый пучок на затылке. Выпустив из него пару длинных прядей на висках, она сняла с себя жемчуг и задумчиво оглядела своё отражение. — Можно так, конечно, но… — она покачала головой.

— Можно просто укротить юбку, — предложил Родольфус. — До колен. И добавить пояс. Выйдет типичнейшая целительница.

— Из детских книжек, — Падма фыркнула, но послушалась — и, придирчиво оглядев себя в зеркало, засмеялась: — Да, вы правы. Лимонную манию сверху — и мою колдографию можно использовать для рекламы Мунго. Вы пойдёте? — вдруг спросила она, и Родольфус качнул головой:

— Мне там не место. Тем более, если заседание будет закрытым — значит, зрителей не пустят. Я могу вас проводить, но мне было бы лучше и вовсе там не показываться. О нас с вами и так говорят, — он поморщился. — Не стоит им напоминать обо мне — особенно, если вы хотите для Харпера срок побольше.

— Я как раз хотела попросить вас не ходить со мной, — мягко согласилась она. — Из тех же соображений. Знаете, всё же это к лучшему, — Падма погрустнела. — Родители не заслужили такого… им было бы тяжело. Я и так не лучшая дочь, — она резковато захлопнула дверцу шкафа. — Ну, пора, — она поправила волосы и решительно пошла к двери.

Падма торопилась. Её не смущало то, что будут о ней думать несостоявшиеся зрители и особенно пресса — она просто хотела успеть. И поэтому, аппарировав к министерству, направилась прямиком в аврорат, надеясь отыскать там Фосетт или Поттера — или, в самом крайнем случае, самого главного аврора Робардса.

И столкнулась с ними обоими: Гарри с Сандрой вышли буквально ей навстречу.

— Ты что здесь делаешь? — Фосетт тут же шагнула к Падме. — Что случилось?

— Мне очень неловко, — после секундного колебания сказала она, — но процесс, всё же, надо сделать закрытым. Извини, — Падма глянула на Сандру виновато.

— Это дело, конечно, твоё, — неохотно и подчёркнуто равнодушно сказала та. — Но ты могла бы сообщить о своём решении раньше.

— Почему? — спросил Гарри. — Почему ты передумала, Падма? — спросил он, глядя на неё с вниманием и сочувствием.

— Потому что я не хочу никому подавать такую идею, — ответила она честно. — Не хочу, чтобы кто-нибудь пострадал так же.

Сандра вдруг сморщила нос и, сунув руку в карман, протянула Гарри галлеон.

— Я тоже не выиграл, — возразил тот, и объяснил слегка недоумевающей Падме: — Мы сейчас обсуждали именно это — и поспорили, что я смогу тебя убедить настоять на закрытом процессе. К сожалению, — вздохнул он, — я додумался до этого только что, и поэтому…

— А узнал час назад, — тут же выдала его Сандра. — Я сболтнула.

— Вот поэтому, — Падма улыбнулась им обоим и посмотрела на Гарри, — ты и станешь когда-нибудь главным аврором.

— Это точно не самый актуальный вопрос на сегодня, — сказал Гарри. — Тебе надо подписать, — он открыл папку и протянул её Падме. — Здесь, — ткнул он пальцем и отдал ей перо. — Это решение — твоё решение — о том, чтобы заседание Визенгамота прошло в закрытом режиме.

— Жертвы всех тяжёлых преступлений имеют право решать, жаждут ли они внимания прессы или предпочтут решить всё в тишине, — пояснила Сандра.

— Но бывают исключения, — Гарри спрятал подписанную Падмой бумагу, — в случаях, когда преступления признают общественно опасными или представляющими урок для других. Но это не твой случай.

— Не мой, — согласилась она и, вздёрнув подбородок, первой пошла к лифтам.