Стальная рука Матери (джен)

Макс считал, что у него впереди еще одна бессонная ночь наедине с грызущей совестью и отчаянной надеждой на лучшее, но… конвой вернулся тем же днем. Вернулся тихо, незаметно: не слышно было даже рева Военгрегат, на заработавший подъемник мало кто обратил внимание, а суету в коридоре заглушил зачихавший движок оживляемого Перехватчика и болтовня Канистры. В итоге о случившемся Макс узнал, что называется, из первых уст.

Он шел в учебку, собираясь провести у молодняка обещанный накануне урок рукопашного боя, и у своротки в лазарет натолкнулся на Фуриосу. Она стояла посреди коридора и сосредоточенно разглядывала свои руки, обратив внимание на Макса только тогда, когда он нашел в себе силы прошептать:

— Фури… оса?

Она вздрогнула и резко — слишком резко — подняла голову и моргнула несколько раз, прежде чем смогла сфокусировать зрение. На ее левой скуле виднелась ссадина, из двух параллельных порезов за левым ухом сочилась кровь, а на груди, на руках влажно поблескивали темные пятна. Казалось, крови было куда больше, чем в тот страшный день, когда Макс всеми силами пытался удержать в ней искру жизни.

От Фуриосы пахло железом и копотью, и только это позволило понять, что она — не видение, порожденное его мозгом. Призраки не пахли ничем.

Все слова куда-то разбежались, оставив Максу лишь желание прикоснуться к ней, чтобы окончательно убедиться, что она не морок.

— Фури… Ты…

— Я совершила глупость, — словно в трансе проговорила она. — И не одну. Поспешила. Позволила вести себя. Поддалась на приманку. Не проконтролировала, кто пошел в рейд. Позволила гарпунщикам говорить с одним из этих. Теперь у меня на руках умер Шабан. А Гвоздодер вот-вот…

Фуриоса осеклась и, поджав губы, с вызовом вздернула подбородок. Макс, все же поддавшись порыву, бережно прижал ее к себе. Она не стала сопротивляться, но не сделала ни одного движения навстречу, и мышцы под ладонями напряглись, словно она с трудом удерживалась от того, чтобы оттолкнуть его.

Что-то дернуло Макса за язык сказать ей:

— Приди в себя. Я не Джо. Не надо отчитываться.

И это сработало. Фуриоса как-то сразу обмякла и, тяжело вздохнув, уткнулась лбом в его плечо. Он обхватил ее чуть крепче — ровно настолько, чтобы не напугать — и позволил себе и ей просто стоять так, в тишине и покое.

Но это было затишье в центре урагана. Они оба это понимали, и когда Фуриоса заговорила — тихо, монотонно, — Макс испытал лишь легкий укол сожаления о минувшем мгновении.

— Мы влетели в засаду. Был шанс уйти без потерь. Не вышло.

И вновь замолчала.

— Почему?

— Один из парней решил погибнуть эпично*. Прыгнул с гарпуном на вражеский гантрак. Тот сдетонировал. Блинка убило сразу. Осколок рассек сонную артерию. Шабана зацепило в живот. Он слишком долго умирал. Гвоздодер получил в плечо обломок трубы. Мы унесли его в лазарет, но он уже был бледный до синевы. Почти все вытекло на меня.

Трое из дюжины, и еще один — на грани. Шабан. Блинк. Гвоздодер. Имена были не знакомы.

— Как звали смертника?

— Арсен.

Арсен.

— Проклятье…

Мальчишка с горящими глазами. «Мы готовы умереть ради Цитадели». Мы.

Кто будет жить, когда погибают юные? Уставшие от свихнувшегося мира старики?

— Макс?

Нет никакой Вальхаллы, Арсен. Есть лишь бесконечная вереница мертвых.

Фуриоса дернулась и мягко толкнула Макса ладонью. Лишь тогда он осознал, что сжал ее плечи слишком сильно.

Что ж, мертвые смогут поговорить с ним ночью. Сейчас им придется подождать.

— Я подвел тебя.

— Ты не при… — начала она, но Макс ее перебил.

— Нам придется испортить парню посмертие.

Фуриоса то ли нахмурилась, то ли прищурилась.

— Что ты задумал?

— Я говорил вчера с ними. Про бессмысленность такого… — он замялся, ища подходящие слова.

— Самопожертвования, — подсказала Фуриоса.

— Да. Но я не умею красиво говорить. Когда Арсен перестал спорить… Я решил, что убедил его.

Макс прикусил губу. Небольшая боль иногда помогала ему изгнать туман из головы.

— Я ошибся. Он принял вызов. Он хотел славы. Кто захочет последовать за ним, должен узнать, что такое «дурная слава». Но меня они слушать не станут. Я — чужак.

Это было подло — грузить ей на плечи такую ношу. Заставлять публично чернить имя ребенка. Но Фуриоса без возражений приняла этот груз, одним кивком согласившись с его доводами.

Макс не сомневался, что молодняк уже в курсе новостей, хоть и не во всех деталях. Когда они с Фуриосой шли к учебке, мимо прошмыгнула стайка младших ребят, и все пугливо покосились на женщину. Когда он миновал входную арку, его встретили быстро смолкнувшие беспокойные шепотки. Макс оглядел молодняк и посторонился, пропуская вперед Фуриосу.

Ее пошатывало.

При ее появлении по рядам прокатилась волна возгласов. Женщина переждала эту волну и заговорила, только когда все притихли.

— Все ли знают бойца по имени Арсен?

Еще одна волна. Конечно, его знали. В Цитадели все на виду.

В толпе вдруг померещилось знакомое лицо. Лицо, которого не могло здесь быть.

Макс решил не смотреть в ту сторону. Не теперь. Мертвым придется дождаться ночи. А сейчас лучше наблюдать за Фуриосой. Она — якорь для его разума. Зеркало его безумия.

— Запомните его, — произнесла Фуриоса ритуальную фразу. Но ритуал тут же был нарушен. — Запомните его самого и то, что он сделал.

Никто не ответил «Мы запомним». Все поняли, что еще не все сказано.

— В погоне за бессмертием он взорвал вместе с собой вражеский гантрак. Его прыжок убил только двух врагов. Не десяток. Не пять. Двух. И лишил нас четырех бойцов. Сам Арсен. Два погибших гарпунщика. Один — на грани. Эти смерти ничем не помогли остальным. Все могли вернуться домой живыми, если бы не Арсен. Если бы не… — задохнулась она. — Если бы не его жажда славы.

«Если бы не я». Она хотела сказать именно это. Макс знал это, потому что те же слова каленым железом жгли его изнутри.

— Я никогда не запрещала вам верить в то, что вам хочется. Великая Мать, Великий Предок, Тот-кто-услышит, любой из богов прежних времен. Да хоть Несмертный. Мне без разницы, если вам так проще жить. Но если эта вера мешает думать своей головой… На хрен мне нужны такие бойцы.

— Но ведь по всем правилам Арсена можно считать героем, — подал голос мальчишка чуть старше Кида. Он сказал это своему другу, но в давящей тишине его слова были услышаны всеми.

Фуриоса тут же впилась взглядом в мальца и вкрадчивым тоном спросила:

— Чьим правилам, Твистер? Правилам Джо?

Твистер смутился и вжал голову в плечи.

Макс прикоснулся к плечу Фуриосы, побоявшись, что если она будет давить на пацана, то добьется только реакции в духе «сделаю все назло, но исподтишка». Мальчишки ведь. Взрослым веры ни на грош, и ни капли страха. Она отмахнулась. «Не мешай. Я знаю, что делаю».

Фуриоса продолжила говорить, обращаясь уже не только к Твистеру, а ко всему молодняку.

— Почему я должна считать героем того, кто сдуру утащил за собой на тот свет тех, кто нужен был всем нам? Кому было, что терять? Почему по этим же правилам Гвоздодер, прикрывший собой другого гарпунщика и теперь «неэпично» умирающий в лазарете — не герой?

Это были вопросы, не требующие ответов, но поразмыслить над ними ребятам не дали.

— Кто не вернулся, Император? Назови их имена! — раздался взволнованный девичий голос с той стороны, где мелькал призрак прошлого.

Фуриоса вздрогнула, словно узнала девушку.

— Блинк и… Шабан.

Сдавленный крик все-таки заставил Макса отвести глаза от Фуриозы.

То был не призрак. Девочка, до безумия похожая на Джесс. Джесс-еще-не-жена, Джесс-еще-не-мать. Джесси — милая и забавная соседка с копной мягких кудряшек. Джесс тех времен, когда он сам был беспечным юнцом. Вечность назад.

Девушка с лицом, искаженным болью потери. А рядом с ним самим и немного впереди — женщина со сжатыми до скрежета и хруста кулаками, та, что принесла дурную весть. И напуганные напором их чувств дети, многие из которых впервые увидели горе так близко, среди своих, а не с высоты скал.

Фуриоса оборвала тягостное молчание.

— Сегодня занятий не будет. Помощники механиков — в гараж. Две-три девочки — в лазарет, остальные — к Розалинде. Она скажет, что делать. Свободны.

Молодняк зашевелился и начал расходиться. Молча, без привычных разговоров и смешков, дети проходили мимо Фуриосы и Макса. Некоторые из них бросали задумчивые взгляды и тут же отворачивались, словно от осужденных на смертную казнь.

В учебке остались только они вдвоем — и еще две девушки. Уже знакомая Максу Кира пыталась утешить Джесс, сотрясаемую тихими рыданиями.

Нет, нельзя так думать. Это не Джесс.

— Еще одна сломанная судьба, — проговорила Фуриоса, посмотрев на свои руки. — Не могу понять, что мне теперь делать. Что бы я ни сделала, в итоге все оборачивается бедой. Единственное, чего я хочу сейчас — найти это отродье и убить его. Лучше так, как ему самому нравится убивать. Чтобы он страдал.

«Посмотри на себя со стороны», — сказали голоса. — «Смотри, как она уходит охотиться на врага и бросает своих людей на произвол судьбы. Как возвращается на горящие развалины. Как превращается в вечного странника. И не говори, что у тебя было больше причин для мести и безумия. Что ты знаешь о ней? Почему она так отчаянно билась за этих девочек в белом? Кого оплакивала в лихорадочном сне? Почему сбежала вчера, как только подвернулся повод? Она станет такой же, как ты».

— Это вряд ли. Она сильнее меня, — вполголоса возразил Макс.

«Тем больнее ей будет падать».

— Я не позволю ей упасть.

«Позволишь. Ты снова сбежишь, как сбегал раньше. Именно это окончательно добьет ее».

Уже открыв рот, чтобы ответить, он наткнулся на обеспокоенный взгляд обернувшейся на его голос Фуриосы.

Проклятье. Он чуть не сорвался. Чуть не перешел через грань.

Усилием воли вернув себя в реальный мир, он заставил себя сказать:

— Выбрось месть из головы. Это дорога в ад.

Кира глянула на них обоих поверх плеча подруги. Серьезно, скорбно, безжалостно.

Фуриоса скривила губы.

— Я уже была в аду.

В этом не было сомнений. Но свой личный ад Макс не хотел ни с кем делить. Особенно с ней.

— Я в лазарет, — чуть тише добавила женщина. — Могу тебя попросить?

Макс кивнул.

— Проводи девочек в казармы. Кира проследит, чтобы Сэнди не натворила глупостей, но мост… Там слишком опасно.

Сэнди. Не Джесс.

Фуриоса продолжила, нахмурившись:

— Потом поднимешься на сигнальную вышку. Пусть сообщат в Газтаун, что Скротус выжил. В Газтаун и на Ферму — о нападении.

Она хотела добавить еще что-то, но не стала. Просто ушла, оставив его в компании с ожившей болью.

*погибнуть эпично — моя попытка перевода фразы "die historic"