Танцы до упаду (гет)

— Не надо, — просит Гарри, и Гермиона молча уменьшает свет бра до еле заметного мерцания. Мы стоим в гостиной в размытой желтоватой полумгле, пахнет морской водой и ветром. На Ла-Манше сегодня шторм, слышный даже на расстоянии в милю. В такие ночи хорошо лежать в постели с любимой девушкой, а не стоять в середине непонятного, мучаясь отвратительными догадками.

— Где Джинни? — в третий раз спрашиваю я.

Вместо ответа Гарри протягивает мне какой-то клочок бумаги. Это письмо. Внезапно понимаю, что не так уж и жажду немедленно узнать, что случилось с сестрой. Пока дурное не сказано вслух, можно надеяться, что она ждет его где-нибудь в условленном месте.

— Она ушла вчера утром. Оставила эту записку на подушке. Мы не спали полночи, потом я отключился, и...

Он беспомощно пожимает плечами. Этот привычный жест почему-то злит меня сейчас.

От Гарри пахнет алкоголем. Он не изменил своим привычкам, отмечаю я, несмотря ни на что. Джинни ушла, пока он валялся в беспамятстве? Или сестра пила вместе с ним? Теперь, когда она стала сквибом, антипохмельное зелье ей не поможет. Почему он здесь вместо того, чтобы искать ее?

— ... по всему Неаполю. Консъерж вызвал такси, она доехала до площади Республики. Там вечная толпа, и... она могла дойти до причалов и сесть на катер... море недалеко. Я проверил два острова, был в полиции...

Он всовывает записку в мою руку.

Гермиона встает рядом. Мы читаем письмо, написанные сбивчивым джинниным почерком, молча, каждый про себя. Гермиона успевает раньше, и кидается к Гарри, восклицая «Ох, мне так жаль!», когда я только дохожу до слов «…потому что так всем будет лучше».

— Почему, Рон? — спрашивает тот. — Она же знала, что я... денег у нас полно. Мы могли поехать в Америку. Я собирался сделать ей предложение, когда все это… когда она придет в себя. Зачем? На земле миллиарды людей живут без магии и не... ничего не делают с собой.

— Она, — голос меня подводит, но я откашливаюсь и начинаю снова. — Ты ведь не думаешь вправду, что она?

— Полицейские нашли ее туфли на скалах сегодня вечером. Они сказали, что ОНИ всегда снимают обувь, — отвечает Гарри. Его лицо искажается, и впервые за последние годы мне хочется ударить по этому лицу.

Я молчу и не спрашиваю, кто такие "они". Вместо этого перечитываю записку.

«Гарри, я все решила еще в больнице. Я не смогу так жить. Не вини себя, ты все равно не мог меня остановить. Я была очень-очень счастлива в этот год. Куча людей живет по сто лет, так и не испытав ничего похожего на то, что я чувствовала каждый день. Пожалуйста, не жалей меня. Пожалуйста, переживи это и будь счастлив. Попроси Гермиону помочь тебе, или съезди куда-нибудь с Роном. И обязательно держись подальше от Малфоя, ты не знаешь, на что способны такие люди! Люблю тебя. Не грусти. Ты обязательно должен быть счастлив! Гермиона, пожалуйста, помоги Гарри справиться с этим. Рон, скажи маме, что я прошу прощения. Никто не виноват, что так случилось. Гарри не заслуживает жену-сквиба. Это было бы ужасно несправедливо. Я сделала это, потому что так всем будет лучше."

В первый раз я не заметил, что внизу листа Джинни оставила след от поцелуя, сделанный блестящей розовой помадой. Я бездумно подношу записку к носу — отпечаток ее губ пахнет клубникой, и все это так по-детски, что ком встает в горле. Она должна была в этом году заканчивать Хогвартс, а не скакать по кабакам.

Гермиона издает странный давящийся звук. Гарри запускает обе руки в волосы и качает головой так, словно у него опять болит шрам. И я вдруг верю во все, что написано в записке. Просто принимаю это: Джинни больше нет. Детали можно будет узнать позже, а пока — мир вокруг идет темными трещинами, и злость наполняет тело бодрящим потоком, как наполняет вода русло реки во время наводнения.

— Мама будет просто счастлива получить ее извинения! Это так ее утешит! — рычу я. — Почему она сделала это, спрашиваешь? Ты так и не удосужился выяснить, почему сквибов изгоняют из семей? — по лицу Гермионы я вижу, что уж она-то не поленилась выяснить все досконально. — Ты должен был защищать ее!

С камина падает ваза, вода разливается по дощатому полу. Гарри стоит с выражением лица типа "врежь мне, мне станет легче", и, видит Мерлин, я бы двинул ему, если бы это могло что-то изменить. Но это только расстроит Гермиону. Хотя я не отказываюсь от этой идеи окончательно.

— Она знала, что ты потеряешь магию, если останешься с ней, — объясняю я, внезапно охрипнув. — Она слишком сильно любила тебя, мудила. Думаешь, я не понимаю, что случилось? Что это было — какой-нибудь хитроумный коктейль с молоком баньши и незапатентованными грезами? Или маггловские наркотики? Так ты развлекаешься, да? Только надежные поставщики, говоришь? Джинни отравили у тебя под носом! Ты хоть представляешь, сколько людей в Англии ненавидели ее просто за то, что она первой добралась до твоих штанов?

— Я знаю, Рон, — говорит Гарри. — Мы не хотели, чтобы еще у кого-то были неприятности. Я виноват. Я разберусь.

— Уже разобрался! — кричу я. — Просто замечательно разобрался! Ты втянул ее в это! Если бы не ты, она бы сейчас училась в Хоге и горя не знала! Она любила тебя с десяти лет, а ты сделал ее чертовым сквибом! Ты убил ее!

Хлопнув дверью, я вылетаю в ночь, полную ветра, сырого воздуха, шума прибоя и гула города, окружающего нас. И тут, под этим небом, в свете уличного фонаря, вдруг чувствую, как нас мало и как мы уязвимы в этом огромном мире, покоренном магглами. Где искать сестру? Как найти ее тело, если она действительно успела совершить свою последнюю глупость? Я не хочу возвращаться внутрь и говорить с Гарри. Я все еще хочу разбить его лицо, не слушая никаких объяснений, и пусть потом Гермиона не разговаривает со мной неделями. Не представляю, как сообщить о произошедшем маме.

Надо молчать, пока все не выяснится абсолютно точно.

А вот братьям сказать нужно — они могут помочь с поисками. Кроме того, хотя я никого не поймал за руку, меня терзает подозрение, что Джордж замешан в этом по уши. Это просто смутное впечатление, сложившееся из бормотания старины Абрахама о пожаре на складе и разглядывания колдографий, на которых управляющий "Умников Уизли" встречается с кем-то в "Клыке вампира" ровно в тот вечер, когда меня уложили спать на мягком матрасе в чужой кладоке. Что-то непонятное происходит у нас на фирме, и что-то непонятное произошло с Золотой парой.

Две непонятки разом случаются редко, обычно все странные события — звенья одной большой непонятки. Так говорил Ли Джордан.

Но даже мой двинувшийся брат не стал бы испытывать новые зелья на родной сестре. Или стал бы?

Я встаю с земли. Кулаки разбиты о яблоню, колени мокрые, лицо тоже.

Это убьет маму.

Надо срочно отправляться в этот — как сказал Гарри, Неаполь? — и искать ее! Найти ее живой или... ох. Бродя по тропинке между крыльцом и калиткой, я перечисляю про себя то, что нужно сделать: передать дела Минди, допросить Ганса, взять за грудки Джорджа. Анжелина могла бы помочь: то, что он не скажет мне, он скажет ей. Значит, послать сову Анжелине... Но главное — найти сестру!

Нельзя, чтобы эта история просочилась в газеты. На Гарри начнется охота невест — мелькает мысль о Малфое, и я содрогаюсь от отвращения — да и женихов. Они могут помешать поискам.

Вытираю рукавом лицо, пытаясь успокоиться, и иду обратно в дом. В голове по-прежнему мешанина, и кровь бухает в висках, как ненормальная. Дверь в гостиную приоткрыта — я так хлопнул ей, что, похоже, повредил косяк. В комнате лишь немногим светлее, чем на улице. Я замираю на пороге.

Гарри стоит на полу на коленях, спиной ко мне, уткнувшись лбом в Гермиону. Она тоже устроилась на полу, хотя вокруг полно диванов и кресел. Плечи Гарри трясутся, и моя невеста обнимает его обеими руками. С детства не видел своего друга плачущим. Злость утихает, сменяясь странным отупением. Хочется пить. Да и съесть что-нибудь тоже, если на то пошло. Я только и успел, что перехватить пару бутербродов в Норе. Вхожу внутрь и со стуком закрываю за собой дверь.

— Между прочим, это моя сестра погибла, — бросаю в пространство.

Гарри всхлипывает. Гермиона бросает на меня встревоженный взгляд. Я бреду на кухню готовить чай.