Хроники "Альтаира" (джен)

— Может, кто-нибудь мне все-таки объяснит, что это было? — Петрович говорит тихо, но внятно, отчеканивая каждое слово.

— Я, я объясню! — Воет Баньша Тараканова. — Когда окончилась игра, мы с Олей Крюковой решили сходить в Четвертый отряд за ее оставшимися вещами. Лагерь был еще пуст — все на футболе, вот я и подумала, что можно быстренько обернуться. Оля стала свертывать свою «запаску» и набивать рюкзак, а я просто прогулялась по расположению. И проходя мимо одноместки вот этого негодяя (крашеный ноготь закачался в сантиметре от моего носа), услышала, что, вроде бы, внутри кто-то ноет. Ну, открыла. Гляжу — там Игорек лежит. Полотенцами связанный, а во рту — кляп… Представляете, какое скотство: перед матчем связать вратаря! Бедный мальчик чуть не задохнулся.

— А вместо него воткнуть в ворота этого своего монстра из сборной, чтобы не дать Третьему выиграть! — Ввертывает свои пять копеек Солдат Джейн. — Мы понимаем, по морде — это недостойно, но и вы, Виктор Петрович, поймите, должны же быть какие-то границы человеческой подлости!

— Да, несомненно. Должны! — качает головой красная, как помидор, Марковка. — Победа Второго была важна для Четвертого отряда, это все мы знаем. Но не таким же способом!

(Мило, Нина Павловна, от вас не ждали…)

— Гончарова сюда. В центр, — требует Старик. — Игорь, не стесняйся, пожалуйста. Расскажи, что с тобой случилось.

Игогоша мнет в руках бейсболку. Молчит.

— Говори, Гончаров. Ничего тебе не будет, — кладет ему руку на плечо сухонькая Мургарита. Глаза ее через очки буравят бледного Аббасова.

— Ну, это, я пошел в библиотечку — книгу отдать. А то Мирра Яковлевна уже пару раз напоминала. А по дороге, возле Растеряши, мне сделали темную. Молча спальник на башку, тык под дых и поволокли… Связали и запихали туда, где все наши бомбы.

— Кто?

— А фиг его знает! Они же молчат. И на рожах у всех футболки намотаны, как «арафатки» у басмачей… Но, скорее всего, Четвертый. Хотя, может, и Третий… Не знаю, все было очень неожиданно.

— Подонок! — Верещит Баньша Тараканова, — так отзываться о моих детях!

(Только что подонок был бедным мальчиком, который чуть не задохнулся. Теперь она сама готова его придушить).

— И ни одна душа на весь лагерь не заметила, что тебя обижают? — С сомнением в голосе басит Скардольф.

— Ну, так все уже на футбол пошли, и конечно, некому было обратить внимание.

Кстати, Растеряша — это специальное такое дерево. Осинка в руку толщиной. На ее ветвях у нас принято развешивать потерянные вещи. Если на территории «Альтаира» у вас пропали ключи, носок или бандана — будьте уверены, через некоторое время, как правило — после ближайшей уборки, все это непременно окажется на Растеряше. Приходите и забирайте. А слева от осинки есть просто замечательные заросли терновника для устройства массовой засады. Хорошо место выбрано, честное слово!

— Сколько было нападавших? — строго спрашивает Серый.

— Штук пять или шесть. Я их считал, что ли? У меня мозги уже на поле были, я опоздать боялся.

— Аббасов!

— Я!

— Это были ребята из Четвертого отряда?

— Да, Виктор Петрович. Это были наши. Когда до старта игры оставалось совсем немного, Комоедов предложил мне спор, что Второй сдрейфит и явится неполной численностью. Ставил мотор от шлифмашинки — полезная вещь… Значит, знал, что во Втором кого-то не будет. Гляжу — без вратаря вышли. И тогда я сам решил за Второй сыграть. Сам, меня никто не подначивал, зуб даю. Просто, чтобы все по чесноку было!

— Ну, нифигасе — «наши сдрейфят»!

— С чего бы это моему Второму сдрейфить?

Это Серый и Мургарита. Одновременно. И с таким возмущением, что чуть шатер не вспыхнул. Действительно, слова «сдрейфить» и «Второй» совершенно не вяжутся друг с другом в свете текущей реальности...

— Да, пр-рецедент! — Грустно роняет Скардольф.

— А ты, Зануда, что молчишь? — Серый смотрит безнадежным, каким-то очень собачьим взглядом.

— По-моему, здесь уже все сказали и сделали за меня. Вопрос для некоторых присутствующих вполне раскрыт. Могу лишь убедительно потребовать обойтись без повторных вторжений в мое личное пространство с оплеухами. В общем, я отказываюсь давать показания.

— Аббасов, Гончаров, вы свободны, — устало произносит Петрович.

Все молчат. Даже Баньша. Такая тишина придавливает к этой милой лужайке так, будто над тобой, как над затонувшим «Титаником», три километра океанской воды…

Наконец, тишину нарушает Мургарита:

— Виолетта Тимофеевна, у меня к вам два вопроса. Будьте любезны, ответьте последовательно, сначала на один, потом на другой. Так, вопрос первый — ваш отряд проиграл. Почему вы не были рядом с ребятами в этот трудный миг, чтобы поддержать их, а пошли с подружкой за какими-то вещами?

— Да мы бы не проиграли, если бы не этот… коллега! Я еще заявлю претензии по судейству матча! И по обращению с детьми. Мне Ольга многое рассказала, какая у них там, в Четвертом, обстановочка!

— А на вопрос-то вы и не ответили… — устало констатирует Мургарита, — что ж, ответьте хотя бы на второй. По-вашему, могли бы все это наши архаровцы из Четвертого провернуть сами — не посоветовавшись со своим наставником?

— Не могли!!! Исходя из того, что мне известно, инициатива у детей там жестко подавляется, посмотрите, они же все затюканные ходят, правда, Ольга Юрьевна! Их называют позорными кличками, заставляют шпионить за всем лагерем. Вечно какие-то ночные делишки, какие-то летучие мыши, какие-то наглежи и комплексы! — Она оборачивается ко мне. — Моя интуиция подсказывает, что похищение вратаря — это поступок с прямого вашего одобрения, если вообще не ваша идея. Коллега, вы не наставник, а просто какой-то УПЫРЬ!

— Между прочим, Виолетта вы наша Тимофеевна, — неожиданно звереет Серый, — этот упырь не дал вам задохнуться дымом на пожаре, когда вы в очередной раз удалились по частным делам, бросив свой отряд на вожатых, как и теперь. Вы, гоблин вас побери, сидите здесь исключительно благодаря этому упырю и Скардольфу. Потому что когда мы дверь выбили, я… по дури сознание потерял.

Серый стоит — на грани потери самообладания. Его трясет. Баньша этого не замечает.

— Я благодарна. Но это ничего не значит в свете последних событий!

— Зану-уда, не молчи, — безнадежно воет Серый, — молчать сейчас политически неграмотно. Ну, ты же ни ухом ни рылом в этой истории, а? Даже этой … стрекозе должно быть понятно! Ну, так и скажи!!!

— Ты уверен?

— Да.

— Хорошо. Я скажу. Вину за мерзкий инцидент полностью беру на себя…

(Тараканова аж привстает! Продолжаем!)

— Да, мне не было известно, что готовится такая отвратительная операция. Но значения это уже не имеет, потому что сам факт, что она состоялась, говорит о том, что как наставник я — ноль. Вернуться к этим сволочам после того, что они совершили — не в моих силах. Меня от них теперь тошнит. Вместо того, чтобы воспитывать, я их только гноблю — вот они дерьмом и исходят. Заявление об уходе подам сразу после совещания. У меня все. Больше ни одного вопроса, коллеги.