Глава 1

Эдинстон. Вечерело. Расправившись с акума, Аллен принялся рассказывать о своем прошлом. Впервые за всю свою жизнь он делился этим и никак не мог ожидать, что человеком, которому он доверит самое сокровенное, из всех людей будет ненавистный им Канда. Ненавистный Канда, которому он доверял.

Канда ожидал услышать все, что угодно, но никак не то, что услышал:

— Стоп. То есть тебя назвали в честь мертвой собаки?..

Аллен возмутился:

— Нет, Канда, погоди! Ты все не так понял! И почему ты перебиваешь мой рассказ? Меня не называли «в честь» мертвой собаки, скорее, я принял имя «Аллен» ради Маны. Ведь Мана, он…

— Перепутал тебя с собакой.

— Верно. Он забыл, зачем путешествует. И он забыл, что Аллен умер. И…

— Мояши, это еще хуже, чем если бы тебя просто назвали в честь собаки.

— Меня зовут Аллен!!! Знаешь в тот день я… — Аллен притупил взгляд, — уничтожил Ману… и я пообещал сделать его счастливым.

— Ему?

— Себе. И поэтому это имя… Я думал, что, если приму его, Мана будет немного счастливее. Оно очень дорого мне. Я люблю его. Мне не хотелось бы, чтобы ты смеялся над ним и, еще, твое прозвище. Оно просто дурацкое. В общем, я хотел бы, чтобы впредь ты звал меня «Алленом».

Канда и не думал смеяться. Канда ужаснулся от того, что его товарищ предполагал, что такая личная вещь будет осмеяна. Аллен никогда не пытался задеть Канду за живое. Подтрунить, не доложить обед, жульничать во время спарринга — да, но за живое — никогда. Даже до того, как узнал его прошлое, он не называл его Юу, нутром чувствуя важность имени. Внезапно мечнику стало очень стыдно за все те колкие вещи, что он когда-либо говорил и делал Аллену. Но только на мгновение, и он не подал виду.

— Хорошо, Аллен. Я не буду звать тебя Мояши… Просто так.

Просветлевшее лицо Аллена вмиг выразило негодование:

— Просто так?! А не за просто так, значит, будешь?! Что мне сделать, чтобы заслужить свое имя?!

Ты уже его заслужил, — подумал Канда, а вслух сказал:

— Перестану звать тебя Мояши, когда подрастешь.

И очертил рукой линию выше уровня своих плеч.

Это вызвало у Аллена всплеск негодования и раздражения, но, с другой стороны, он был счастлив видеть Канду таким — дурачащимся — после всего случившегося. Пожалуй, теперь он будет немного теплее относиться к своему «дурацкому» прозвищу.

— Баканда!

Впервые Канда просиял от режущего слух слова.

* * *

— Вайзли, ты доведешь его до постели? — поинтересовался Тики, жутко раздраженный тем, что Тьедолл помешал ему утащить Юношу через Ковчег. Но ничего. Тики был уверен: у них еще будет совместный ужин, когда семья поймает его. Главное — чтобы не убили. — Мне еще нужно разобраться с Апокрифом.

— Да-да. Поторопись уже. — Отозвался Мудрость.

Тики спешно скрылся во вторых вратах, а Вайзли, полуобнимая Графа, довел его до комнаты, усеянной подарками, словно эти подарки были попыткой задобрить маленького ребенка.

— Усните крепким сном, Тысячелетний Граф. Все пройдет, — гладил он столь дорогого для всех них и столь несчастного мужчину по голове.

Вайзли не мог читать мысли Графа. Не в полной мере. Но он видел и слышал достаточно, чтобы понять, что с ним происходит.

У Тысячелетнего Графа из головы не выходили слова Четырнадцатого.

Только ты в этом мире являешься Маной.

Тысячелетний Граф всегда ждал дрему как спасение от всех печалей и трагедий в его жизни. Он не знал, что в этот раз печали и трагедии настигнут его и там. Его, того, кто сам распространяет их, словно ядовитый цветок, пустивший свои корни во все стороны.

* * *

И тут события переплелись.

Два человека шли рука об руку, усыпанные снегом, замерзшие и голодные, но такие счастливые. Это было второе Рождество, что они праздновали вместе. Маленький, но не по годам взрослый мальчик-калека и сумасшедший клоун.

— Так, Аллен, давай-ка отряхнем твои ручки.

— А давай-ка без «давай-ка»! Я сам! Сам! Руки убрал!

Мана не обращал внимания на колкости в его речи, однако часто исправлял фразы и безуспешно просил сказать их вежливо. В этот раз он аккуратно присел и отряхнул ребенка от снега, прежде чем войти в цирковой шатер. Зимой было невероятно холодно, и было бы обидно, простудись Аллен и заболей, поэтому Мана старательно отряхивал снег, а Аллен старательно сопротивлялся.

Сопротивлялся, как и в тот раз, когда Мана пытался подстричь его длинные волосы, которые он не расчесывал сам и не давал расчесывать ему. Как обладатель длинного хвоста в молодости, Мана прекрасно знал, что длинные волосы требуют ухода.

Но Аллен, как и его брат-близнец, не ухаживал за ними, а потому ребенку подошла бы короткая стрижка.

Спасибо, Господи, что у него хотя бы прямые волосы. — От воспоминаний о том, как он расчесывал запутанные и кудрявые волосы Неа, на душе у Маны потеплело. Он достал расческу из своего чемодана и принялся за правое дело.

— Ай! Больно!

— Ой, прости. Я больно расчесываю?

Аллен отрицательно покачал головой, забывая о расческе в волосах. Меж тем его рука была вовсе не у волос, а у челюсти.

— А где больно?

— Не, ничего. Показалось.

Мана немного прищурил глаза, чувствуя, что Аллен привирает. Но ничего не предпринял.

— Ох, Аллен, ты знаешь, какой сегодня день?

— День, когда нам заплатят за выступление двойную ставку!

— Нет…

— Но директор сказал…

— В смысле, да!.. Но речь не об этом. Сегодня день, когда случаются чудеса! Ты слышал когда-нибудь о Санта-Клаусе? Если ты был хорошим ребенком весь год, на Рождество он приедет на повозке с оленями и вручит тебе подарок!

— Но, Мана, — смутился Аллен. — Я не верю в Санту. И, более того, весь год я был плохим ребенком…

С чего он так решил? — тревожно подумал Мана. Образ маленького, избитого, брошенного ребенка предстал у него перед глазами. Но вслух он сказал другое:

— Ну, если ты был плохим ребенком, то на Рождество жди Тысячелетнего Графа!!! — и с этими словами Мана принялся щекотать ребенка.

— Нечестно, Мана! Нечестно! Я могу отбиваться только одной рукой! И что это за байка? Я думал, что к плохим детям приходит Крампус.

Пока Аллен пытался отдышаться, Мана достал его рождественский подарок, но, услышав замечание ребенка, смутился:

— Точно. Крампус. А я что сказал?

* * *

— Ты сказал, что тебе холодно. Что нужно найти ночлег. Что тут можно переночевать. Почему ты показываешь мне свои детские вещи? Что это вообще за место?

И как это превратилось в продолжение его рассказа, — подумал Канда. — Он говорит так, словно пытается выговориться за всю жизнь.

Аллен и Канда сидели на полу верхнего этажа дома Матушки. Еще на входе Канда приметил, как странно и радушно они были встречены. И каким пронзительным взглядом на него смотрела та женщина. Сейчас же они были окружены цирковым инвентарем.

— Это место, где я провел детство. У нас с Маной не было дома, но если бы я и сказал «дом», то это был бы он. А это моя комната.

— Эта комната многое повидала, — вмешалась в разговор внезапно явившаяся, как привидение, старуха. — Как сейчас помню, как ты часами сидел на этой самой кровати с нечитаемым взглядом. Даже когда ты кричал от боли, было не так тяжело на душе, как тогда. Страшные полгода.

Глаза Канды увеличились до размеров блюдец и устремились на Аллена.

Я ожидал, что он рассказал не все, но чтобы опустить столько! Что за ужасы он пережил?!

Про себя Канда решил узнать у этой старухи все. Все, что мог, чтобы спасти Аллена от его судьбы. Но, чтобы спасти от судьбы, нужно сначала знать эту судьбу в лицо.

Меж тем от слов Матушки Аллен изменился в лице и крепче сжал мячик в руке. Тот самый мячик, послуживший когда-то надгробием псу Аллену. Звезды на нем были как эпитафия по умершему другу. В жизни Аллена было много несчастливых звезд.

— Не ругай меня, Аллен. Я знаю, ты не стал бы приводить сюда человека, которому не доверяешь. Поэтому ему можно знать. Пошли кушать.

Дежурную или искреннюю, но Аллен натянул на лицо улыбку и по лестнице спустился вниз. Дом был полон воспоминаний. Именно здесь его выходили после того злосчастного ритуала. Именно здесь он прожил более года, и множество вещей напоминали ему о его присутствии: самодельная люстра, висевшая над круглым столом, за которым Матушка, Барба и Кросс Мариан обучали его искусству покера. И, хотя Мариан всегда считал, что лично сделал из Аллена игорного короля, Аллен прекрасно знал, что играть в покер его научила все-таки Матушка.

Вот и сейчас они ужинали за круглым столом и продолжали «играть в покер». И в этот раз Матушка раскрыла свои карты.

— Мы старались не говорить о Мане, когда ты был маленький, Аллен, — потупила взгляд старушка.

— Я знаю, — искренне улыбнулся беловолосый.

Канда не выражал ничего на лице, но на самом деле был очень заинтересован в истории, что не осталось незамеченным Матушкой — карты Канды были раскрыты.

— Но, как вижу, — продолжила она, — теперь ты спокойно говоришь о нем. Ты принял прошлое. И ты молодец, — с этим она накрыла его ладонь своей. — Ух и будет радость старушке, когда запрягу тебя разгрести весь оставленный вами наверху цирковой хлам. И в шкафах внизу тоже.

— Эмм. Мы не громили шкафы. Я даже не знаю, что там лежит.

— Как что? — улыбнулась Матушка, закидывая наживку. — Старые документы, бумаги, дневники, письма, рисунки. Думаю, ты уже достаточно взрослый, чтобы прочесть письма Маны.

— Что? — Аллена словно пронзил разряд электричества. — Мана писал письма?! И вы не сказали мне?! Вы прятали его письма?!

— Ну что ты. Ты даже не умел читать тогда, да и после всего случившегося у меня язык не повернулся бы зачитать тебе их.

— Матушка говорит правду, — заверил вошедший Барба.

— Барба, иди покажи ребенку, где они лежат.

Аллен мигом подскочил со стула и спешно направился в другую комнату. Канда хотел последовать за ним, но ел медленнее, и потому его порция была все еще на тарелке. Тем не менее, остановило его не это, а схватившая его под столом за руку Матушка. Канда понял ее жест и без слов сел обратно.

Значит, Аллена здесь быть не должно. Она хочет сказать мне лично.

— Как много ты понял? — с нечитаемым, странным выражением лица сказала Матушка, как профессиональный игрок в покер.

Канда не знал точно, что именно он должен был понять, но догадывался и сделал предположение.

— Отец Аллена был очень странным. Безумный клоун. Это явно не то, что я ожидал услышать. И все его рассказы… Аллен проговорился, что Четырнадцатый приходился Мане братом. Чувство, как будто в этой истории чего-то не хватает. Вы хотите сказать мне, чего именно, так? Отец Аллена не был сумасшедшим клоуном, верно?

— Еще как был, Канда Юу, — с пронзительным взглядом ответила Матушка. — Ты и не представляешь себе, насколько. И Аллен не может не знать… Кажется, он подавляет свои воспоминания. Верно, Мана был братом Четырнадцатого. И, как и он, был Ноем. Как сейчас помню его яркие янтарные глаза, а Аллен, видимо, не помнит.

Канда не смог скрыть удивления. Но странная история потихоньку обретала свои истинные цвета. Мечник продолжил разговор:

— Значит, Тысячелетнего Графа предали сразу два Ноя. И он их обоих…

— Тише, — заставила его замолчать старушка. — Я хочу сказать тебе что-то очень важное. Открыть большой секрет. Только ты должен пообещать мне…

Смех из зала вмиг перенесся на кухню, и вот Аллен уже показывал двоим рисунки своего приемного отца с карикатурным изображением того с ребенком на руках.

— Хотите, я зачитаю вам его письма?

Как же ты не вовремя, Мояши,— выругался про себя Канда.

— Тч.

— Не тчкай мне тут! — возмутился Аллен. — Не ты ли хотел послушать мою историю?! Теперь же слушай и страдай!

* * *

Боль в его зубе так и не проходила. И он не давал его вырвать. Кажется, у ребенка поднялась температура. Хуже некуда. До особняка Кемпбелл или дома Матушки было идти далеко. Денег не было, и надо было выступать, чтобы заработать хоть немного. Но Мана не мог бросить Аллена одного в таком состоянии и уйти. От отчаяния он уже хотел продать свои последние пожитки, лишь бы показать Аллена доктору.

Как доктор нашелся сам. Добрый и отзывчивый, человек в причудливых очках принялся осматривать чадо.

Мана немного волновался, когда высокий доктор взялся осмотреть зубы ребенка. Клоун объяснял себе тревожность тем, что Аллен никогда добровольно не давался — еще с того раза, как Мана пообещал ему, что только посмотрит шатающийся зуб, но вырвал его. Еще клоун ожидал, что ребенка напугают докторские принадлежности, но слегка успокоился, когда врач не стал ничего доставать из портфеля, а просто засунул ему в рот руку.

Только поможет ли это?

Глаза Аллена выразили секундное удивление, а затем зуб был извлечен.

— Было больно? — спросил Мана.

— Неа. Я ничего не почувствовал, — сказал Аллен, трогая место, где только что был больной молочный зуб.

Доктор потрепал ребенка по голове, незаметно втягивая обратно перья чистой силы:

— У людей часто бывают проблемы с зубами в раннем возрасте. А у Аллена проблемы будут и в молодости. С зубами мудрости, — сказал доктор в очках, странно улыбаясь и смотря на ребенка в упор.

— Как много Вы можете сказать, просто осмотрев зубы! — удивился Мана. — Вы хороший доктор. Мы Вам так благодарны, но если говорить насчет оплаты, то…

— Мне ничего не нужно. И за укол тоже.

— Какой укол? — не понял Аллен, но, даже болея, спешно спрыгнул с кровати и на всякий случай направился поближе к выходу из шатра, пока доктор пошел открывать свой портфель.

Мана наперед знал все его повадки и боялся, что им придется еще долго искать Аллена, если тот выбежит из шатра, а в худшем случае он спрячется в холодном месте и еще сильнее разболеется, поэтому клоун аккуратненько словил его и повел обратно.

Аллен наперед знал все его повадки, и милая улыбка на лице Маны только еще сильнее пугала. Как напугало и то, что Мана предложил сам сделать этот чертов укол. И продолжал улыбаться при этом.

Он улыбается даже тогда, когда делает мне больно.

* * *

Ты ненавидишь меня, Аллен?

* * *

— И зачем ты зачитал нам это странное, бессмысленное письмо? — со скучающим и раздраженным видом сказал Канда. Он был раздражен даже больше, чем следовало, потому что с нетерпением ждал, какой же «большой секрет» ему раскроет Матушка.

— Это не письмо, Баканда! Это дневник. И он не бессмысленный! Это доказательство времени, проведенного вместе. Доказательство того, что Мана любил меня.

С этими словами и немного взъерошенным видом Аллен ретировался в зал, чтобы продолжить чтение при более приятных слушателях в лице Барбы.

Меж тем Матушка приблизилась совсем близко к лицу Канды и спросила его:

— Дай обещание. Обещание, что позаботишься об Аллене после того, что я тебе скажу.

— Я здесь как раз за этим, — уверенно кивнул Канда, вспомнив свою цель и свой моральный долг.

Но после следующих слов его разум и чувства вмиг погрузились в хаос:

— Что, если я скажу тебе, что Мана Уолкер еще жив? — Канда пришел в замешательство.

— И что вы видели его, — Мечник попытался вспомнить, когда и где они могли видеть Ману Уолкера.

— Более того, вы сражались против него, — все Нои и акума, с которыми он когда-либо бился, пронеслись перед его глазами, но нужный образ так и не был найден.

— Боже, да не смотри ты на меня с таким тупым видом! Словно ты меня не понял. Ладно, скажу по-другому: Мана — Тысячелетний Граф, — эту партию в покер Канда безоговорочно проиграл.

* * *

— Неа, нам нужно поговорить, — уверенно сказал Канда, когда Аллен, наконец, перестал без умолку рассказывать о Мане.

Через Ковчег они попали на озеро, которое еще не покрылось льдом, хотя снег уже выпал. Это озеро в Эдинстоне связывало Аллена с самыми дорогими ему воспоминаниями. Здесь они гуляли с Маной, катались на лодках, ходили по льду. Как и множество вещей и мест в Эдинстоне — маковых полей, башен — оно было невероятно красивым. Красивым и таким же одиноким. Кажется, оно навсегда отпечаталось в сознании Аллена. Он впервые задумался об этом с тех пор, как увидел внутренний мир Неа. То было закатное поле пшеницы с вечным ветром. Когда же Аллен думал о том, как выглядит его внутренний мир, то это было озеро из Эдинстона. Красивое, одинокое, заснеженное, покрытое льдом. Окаймленное голыми деревьями и могилами в одиноком мире.

Аллен хотел поведать Канде о своих чувствах, но тот с большим интересом слушал о фактах. Ему интереснее было узнать расшифровку символов Маны и то, на что Мана был падок, чем поинтересоваться, как там выглядит внутренний мир какого-то Аллена Уолкера, которого он пообещал спасти.

А сейчас Аллен впал в ступор от слов Канды. И незаметно даже для себя прошел дальше, пока не очнулся и не накричал на мечника, немного волнуясь, не поздновато ли.

— Баканда! И как это блин, понимать?! С какого хрена ты пытался позвать Четырнадцатого?!

— Я хотел узнать у него, где находится особняк.

Выражение лица беловолосого стало нечитаемым. Только теперь он обратил внимание на то, насколько много следов оставил на снегу. Слишком много для мгновения. И тут же пришел в замешательство.

* * *

— Неа, нам нужно поговорить.

Лицо Аллена мгновенно переменилось в выражении, глаза стали янтарными.

— Еще вчера ты приставил мне катану к горлу. С чего ты взял, что сегодня я буду настроен говорить с тобой?

— Я знаю, что ты смотришь глазами Аллена и слушаешь его ушами. И ты все слышал.

Неа старался не показывать замешательства лицом, но уголки его губ невольно опустились.

— Скажи мне: твой брат Мана правда Тысячелетний Граф?

Выражение лица Неа в теле Аллена стало горьким и немного злым.

— Что, если я скажу «нет»?

— Я не поверю тебе, Ной.

— Если уже знаешь ответ, зачем спрашиваешь? Да, мой милый брат причинил много боли… Не только мне, но даже… Даже ему. Знаешь, после увиденного я только уверился в своем решении. Я убью Ману и займу его место. А теперь прощай. Кстати, Аллен слышал, как ты позвал меня, так что объясняйся с ним сам.

— Постой. Скажи, как попасть в особняк.

— Чего ради?

— Этого хочет Аллен.

Неа сделал такое выражение лица, словно на него взвалили непосильную ношу, но все-таки указал направление.

— Я могу открыть вам дверь Ковчега.

— Спасибо, но не стоит. Мы дойдем сами.

— Как знаешь. Но времени у вас осталось не так много.

* * *

Отправив юношей восвояси на их пути к Особняку Кемпбелл, с тяжелым сердцем Матушка сидела за столом, надираясь алкоголем. Множество воспоминаний проносились перед ней одно за другим.

Они жили здесь. Недолго. Аллен с Маной.

Она помнила, как они провожали закаты. Как лепили снеговиков. Как играли. Как Барба хотел сходить на их клоунское представление и каждый раз по неведомым причинам умудрялся пропустить его. И как так и не сходил на него. И не сходит уже никогда.

И помнила его последний день.

* * *

Матушка своими глазами видела, как этот мужчина медленно сходил с ума. Как путал место и время, путал имена.

Она знала, кто он, но позволяла ему жить здесь. Однако сердце женщины волновалось за ребенка — кто знает, какие ужасы таит разум Тысячелетнего Графа. Матушка знала, что Кросс Мариан позаботится о ребенке, но не была уверена, что сделает это хорошо. Но все лучше, чем вечное ожидание, когда же Мана сорвется. Матушка была уверена, что это вещь, которую не стоит обсуждать с маленьким ребенком, поэтому для разговора по душам подозвала клоуна одного.

— Мана, нам с тобой нужно серьезно поговорить, — начала она свою игру в покер.

— Да? — отозвался мужчина.

Без свидетелей они гуляли по заснеженному саду.

— Ты знаешь, что тебе недолго осталось. Все чаще видишь его в зеркале, верно?

— Я не понимаю, о чем ты, — на лице Маны читались застывший ужас и полное понимание происходящего.

— Я перейду сразу к делу, Мана: оставь Аллена мне и уходи из моего дома.

Сердце мужчины забилось, как птица в клетке, которую раскалили докрасна. Женщина продолжила:

— Я вижу, ты любишь Аллена. Сильно. И потому ты должен понимать, что ты опасен для него. Ты же не хочешь, чтобы он пострадал от рук Тысячелетнего Графа?

Мана обернулся.

Аллен, веселый, играл на лестнице с Барбой. Поймав взгляд Маны, он издали помахал ему ручкой. Мужчина также махнул ему рукой в ответ прежде, чем тот убежал внутрь, но в глазах застыли слезы.

— Я… Не могу.

— Мана, послушай…

— Он все, что у меня осталось!.. И как я буду… И как он будет… Один.

— Мана, ты путешествовал один десятилетиями. Помнишь?

— Но я искал! И я нашел! И я не хочу терять!..

— Если не хочешь терять Аллена, то оставь его здесь, где о нем хорошо позаботятся. Где он будет сыт и одет. Не отдавай его на растерзание Тысячелетнему Графу.

По выражению лица клоуна Матушка не поняла, осознал ли он ее светлую мысль. Проигранная партия в покер.

Вечером стало очевидно, что нет. Аллен не понимал, почему Мана собирал вещи и куда тащил его. И Аллену это не нравилось.

— Мана, ты с ума сошел?! Куда мы идем?!

— Нам здесь не рады.

— Мана, что ты несешь?! Нам здесь рады! И нас тут кормят! Я не хочу, — Аллен стал вырывать руку, — тащиться куда-то в метель! Опять будет холодно, грязно! Опять не будет еды! И мы будем вечно куда-то идти… Идти… Идти… Не хочу! Хочу обратно в свою чертову мягкую постель! — слезинки выступили на глазах ребенка, и Мана невольно отпустил руку. — Я остаюсь!

С этими словами Аллен забежал в дом. Мана ушел один. Матушка вздохнула с облегчением. Однако вскоре мужчина вернулся. Неузнаваемый. Седьмым чувством предчувствуя неладное, Матушка велела Барбе увести Аллена подальше. Барба сказал ребенку, что они будут играть в прятки. Аллен неохотно прятался, раздосадованный тем, как недавно повел себя с Маной, и надеясь, что вскоре он вернется за ним, Барба искал.

На пороге дома появился Мана. Неряшливый цирковой костюм заменила дорогая роскошная одежда. За моноклем под черным цилиндром прятался хитрый и жестокий взгляд. Матушка осмотрела округу, но не увидела кареты.

Видимо, он использовал Ковчег.

— Добрый вечер.

— Зачем Вы пожаловали в сию скромную обитель, Тысячелетний Граф? — вежливо спросила она. Выступивший пот и дрожь выдавали ее с потрохами.

— Давеча я был здесь. Не могли бы Вы отдать мне забытые вещи Маны Уолкера?

Отдать вещи Маны? — тревожно подумала она. — Что-то неладно.

Матушка вынесла ему какой-то чемодан, однако мужчина явно был недоволен.

— Я полагаю, здесь должна быть более важная вещь. Кто-то очень важный.

— Здесь никого нет…

Не став слушать, Тысячелетний Граф прошел внутрь дома и громко прокричал:

— «Аллен!»

Если бы она не была седой, то поседела бы вновь. Старушка молилась, чтобы ребенок не вышел. Раздался шум и быстрый топот, и навстречу Адаму выбежал…

Пес. Граф был удивлен.

— Доволен? Забирай своего «Аллена» и уходи.

Память подводила его. Образы в голове смешались. Вплоть до этого момента он был уверен, что где-то в доме находится сын Маны «Аллен», но… Могла ли это все это время быть собака, превращенная больным разумом клоуна в ребенка? Собака тоже выглядела не как в воспоминаниях… Тысячелетний Граф не доверял Мане. И не хотел, чтобы тот когда-либо вновь взял над ним верх.

— Хороший мальчик. Аллен, теперь ты будешь со мной, — он ласково приобнял собаку, погладил по мордочке, заглянул в глаза и аккуратно убил, поглотив душу.

Да. Так будет лучше. Я не оставлю ничего, что напоминало бы о Мане.

Ты смотришь? Смотри! Тебе незачем больше возвращаться. Никогда не возвращайся, Мана.

Матушка не проронила ни слова, ни слезинки, наблюдая, как старый пес Барбы был убит. Ее не покидала страшная мысль:

На месте этой собаки мог быть его ребенок.

— Спасибо за вашу помощь. Сколько вы хоти…

Матушка схватилась за сердце:

— Не нужно денег. Убирайтесь.

— Как пожелаете.

* * *

— Мана умер, Аллен.

* * *

Тысячелетний Граф раз за разом видел сон о том, как маленький будущий экзорцист обращал своего отца в акума. Он даже в подробностях делился этим сном с Роад. Но этот проклятый сон обрывался раньше, чем Тысячелетний Граф узнавал ответ на свой вопрос. Но сегодня… Сон продолжился.

Было больно и страшно. Он должен был наблюдать за созданием акума, но сам оказался заперт внутри механизма.

Он чувствовал сильную любовь и ненависть.

Он проклял своего сына и попросил уничтожить себя.

Он был уничтожен.

Еще месяц боль и тошнота не унимались. Тысячелетний Граф метался в агонии, пока, наконец, все не утихло. Все стало пустым и белым, словно усыпанным снегом. Он четко осознал свои цели и то, кем является. Множество раз он возвращался в Эдинстон в поисках чего-то, что потерял. Но это потерянное нечто не находилось, сколько бы он ни искал.

Все это время он пытался заглушить личную трагедию тысячами чужих трагедий.

Он не хотел быть Маной: тем, кто убил того, кого любил, своими собственными руками. Тем, кто проклял того, кого любил, обрек маленькое существо на мучения в жестоком мире, повторив «подвиг» его родителей: бросив его.

Это все были личные трагедии Маны, не Тысячелетнего Графа. Тысячелетний Граф был жестоко предан. И Тысячелетний Граф сражается против экзорцистов, включая Аллена Уолкера, он убивает их. Аллен — всего лишь очередной враг.

Тысячелетний Граф твердил это, как мантру.

И почему я не убил его той ночью.

Этот сон никогда не заканчивался, и потому он не знал ответа.

В этом мире только ты являешься Маной.

Или он знал ответ все это время и просто лгал себе.

Я люблю тебя, Аллен. Пожалуйста, уничтожь меня.

Сон уже закончился, но наваждение не прошло.

Не прошло в отражении зеркала в ванной и за завтраком.

Не прошло, когда он надел свой клоунский костюм и раздал приказы акума, попутно отвечая на звонки.

Не прошло, когда он убил.

— Роад, где же ты…

Скажи мне…