Love-Hate-Sex-Pain (гет)

Крипе говорил о самопознании, о высвобождении потенциала к действию, который идёт на пользу исключительно самому индивиду… О прозрении личности через кровь.

Мэттью Стокоу, «Коровы»

Неприязнь к Хэзер Чендлер оседала на языке горечью грейпфрута и мерзко щипала губы. Её наглая улыбка разрушала карточный домик безразличия и равновесия, который собирался по привычке сразу после заселения в новый дом.

Глядя на Хэзер Чендлер — точёную, ядовито-яркую, наглую и безжалостную, нельзя не вспомнить простую и нужную истину: бешенных собак надо отстреливать.

Джей-Ди это известно. Джей-Ди это исповедует.

Сам видел, к чему приводит беспечность и нерасторопность соседа с ружьём.

Это было ещё в средней школе. И оно стало воистину открытием, той самой истиной, познав которую, чувствуешь себя совсем иным. Будто наклоняешь голову немножко в бок, и сюрреалистичная бессмыслица обретает нужные очертания и рациональный порядок, уместивший в себя важную часть мироздания. Будто, наконец, выключил шумящий душ и услышал.

То было буднее утро в захолустном городишке. Яичница была, как всегда, немного пересоленной и не с первого раза захотела отставать от сковороды, а чай вовсе остыл. В школу — по старой доброй традиции — не хотелось. Хотелось читать, зависать в 7-eleven, попивая слаш и транжирить мелочь в аркадах, а потом всласть накуриться. Бытие было бы обычно-рутинным, если бы не сцена под окнами, открывшей мир заново. И особенно грязно.

Джей-Ди как раз ел яичницу, глядя на внезапно опустевший двор, ставший подмостками для кровавой бани. Огромная соседская псина с цепью на шее драла девчушку с премилыми розовыми бантами. Она пыталась отбиться от зверя рюкзачком, чем только больше разозлила его. Огромные челюсти схватили за крошечное бедро и замотали в стороны, как тряпичную куклу — громкую, плачущую и абсолютно беспомощную. Высокое, как скрежет стекла, «помогите!» тонуло в зверином рычании.

И никто ничего не мог поделать: весь крошечный гнилой мирок тихо наблюдал за тем, как мощные челюсти сомкнулись на бочке в клетчатом платьице, возят его по асфальту, а маленькая глотка, истошно надрываясь, уже ни о чём не молит.

Джей-Ди, как завороженный, с холодным интересом и отвращением ко всем соседям разом наблюдал. Глядел то на чёрную блестящую морду с уродливыми висячими щеками, то на перекошенное детское личико, то на розовый бантик, оставшийся на асфальте, и ел яичницу.

Белок разжёвывался в такт пережёвывания нежной плоти.

Очередной пересоленный кусок ложился на язык в миг, когда пёс отрывал кровоточащий шмоток.

Джей-Ди ленно зевнул, когда зверюга завыла.

Грязная тарелка загремела в раковине, когда пёс распластался на земле с дыркой между глаз. Джей-Ди даже задержал на этом взгляд: лужи крови, милый розовый бантик, который никто подбирать не стал и ошмётки собачьих мозгов.

Наверное, яичница должна была полезть обратно. Но он отнёсся к этому по-философски, отмечая удивительную в своей простоте связь: огромная бойцовская собака сидела на привязи — собака с неё сорвалась, потому что хозяин её не научил — собака напала и отведала человеческой крови — такую собаку нужно пристрелить. Попробовав людской крови, она раз и навсегда становится людоедом.

Глядя на Чендлер, Джей-Ди возвращается к этой формуле из раза в раз — так щиплет губы грейпфрут, оставшийся после её агрессивно-пахучих духов, когда она подходит к нему вместе с милой девочкой с романтично-книжной фамилией Сойер.

Когда-то она сидела на родительских руках, как карманная сучонка-шпиц, на которую никто не мог нарадоваться.

Она зло подшутила над толстой замухрыжкой Мартой, потому что родители не научили её доброте и пониманию.

Она довела девочку с романтично-книжной фамилией Сойер до слёз и приказала ей вешаться, сорвавшись с цепи, опьянённая бухлом и яростью, знающая свою власть в этой выгребной яме.

Когда Вероника берёт белую кружку, Джей-Ди молчит об очистителе, видя, как слагаемые формулы готовы прийти к закономерному тождеству.

Джей-Ди, как завороженный, с холодным интересом наблюдает, как сучка Чендлер падает на пол с сине-кровавыми слюнями и соплями на перекошенном личике. Он задерживает взгляд на голубой луже и милом красном бантике, который больше никто уже носить не станет.

Джей-Ди спокоен и убедительно изображает удивление, когда девочка с романтично-книжной фамилией Соейр бросается к ещё тёплой сучонке, а потом называет её своей подругой. Он учтиво молчит, про себя отмечая, что теперь формула такая, какая должна быть. Истина встала на своё место.

Сорвавшуюся собаку пристрелили до того, как она окончательно стала людоедом. Вот и вся наука.

Диктуя предсмертную записку, Джей-Ди не удерживается, чтобы не посмотреть на себя в зеркало, и ухмыляется. В его глазах по затхлым курганам пляшет дикое пламя, в чьей глубине горит древним свитком истина, которой в эту минуту он видеть и знать не желает.

Он сидел на привязи.

Он сорвался, потому что никто его не научил.

Он отведал человеческой крови.