Индивидуалист. Курс третий (джен)

Нотт-холл, как именовалось жилище моего однокурсника, представлял собой довольно печальное зрелище: шикарный особняк был ужасно запущён, и всё великолепие прошлого казалось злой насмешкой. Мы с Джинни сделали вид, что не видим недостатков… Хотя, пожалуй, Джинни их вправду не видела, вполне искренне восхищаясь мастерством тех, кто выполнял лепнину потолка или разбивал ныне заросший сад. Я же не мог осуждать кого-то за бедность. Только не я.

Комнаты нам с сестрой понравились: просторные, светлые, они казались ожившей мечтой детей из многодетной семьи, которым личное пространство было вечно недоступно. Мне, после жизни с Чарли и гостевания в доме Грегори, удалось скрыть радость — что такое собственная комната, я уже знал, у Джинни же на лице был написан настоящий восторг.

Когда с экскурсией было покончено и Джинни скрылась в своей комнате, я первым делом попросил увеличить мои вещи.

— Ты можешь здесь свободно колдовать, — хлопнул меня по плечу Теодор и оставил одного, давая время переодеться и вообще привести себя в порядок.

Пришлось старательно махать палочкой, удаляя пыль с мантии, разглаживая её специальным заклинанием, очищать обувь… Удовольствия мне это не доставило, хотелось всё же переодеться, и потому в столовой я вновь поднял этот вопрос:

— Мистер Нотт, вы не могли бы мне помочь? Мои вещи уменьшены…

— Но я ведь сказал… — начал Теодор, но его перебил отец.

— Вы не умеете извлекать вещи из расширенного пространства? — сразу ухватил тот суть проблемы. Я кивнул. — В таком случае я не буду помогать вам с извлечением вещей, но научу заклинанию.

Во время еды я мог думать только о том, что наконец-то научусь столь полезным чарам, которым Чарли отказался меня учить, ссылаясь на их сложность и мой возраст, так что едва трапеза подошла к концу, я готов был бежать учиться. Но всё оказалось проще: мистер Нотт, не вставая из-за стола и не расставаясь с чашкой чая, продемонстрировал нужные движения палочкой, чётко повторил несколько раз заклинание, и…

Более чем час спустя стало вполне очевидно, что брат был прав — сил у меня не хватало, увеличить объём удавалось едва ли вдвое, а держался тот лишь несколько секунд. Как накладывать чары я запомнил, а пока решил радоваться хотя бы тому, что научился самостоятельно их снимать.

Вечером, вдоволь наобщавшись с Теодором и узнав, есть ли в доме библиотека, мы отправились спать. Сестра неожиданно пошла со мной.

— Ты чего? Что-то не так?

— Да всё не так! — в сердцах заявила Джинни, плюхаясь на кровать.

И стала рассказывать, как проходили её каникулы до этого дня.

Погруженный в собственные проблемы и сложности, я предпочитал не задумываться, что происходит вокруг, к примеру, в Норе. Что бы я ни говорил о ситуации с родителями, как бы ни демонстрировал, что для меня это пройденный этап и равнодушие мамы меня ничуть не задевает, на самом деле я по-прежнему оставался её сыном и в глубине души жаждал признания. И для того, чтобы не лить слёзы по несбывшемуся, нужно было всего лишь не думать о доме. Теперь же Джинни бередила чуть поджившую рану в моей душе, но я не возражал…

Скандалы в Норе шли один за другим весь июнь и июль. День за днём Молли Уизли выказывала недовольство Джинни, ведущей себя не как доченька, и требовала «вернуть всё как было». Критические высказывания, лишь чуть-чуть не дотягивающие до откровенных оскорблений, сыпались в адрес Джинни (да и мой заодно) как из рога изобилия. Причём поводом для начала очередного скандала могло послужить всё что угодно, любая мелочь, вплоть до того, что вместо привычного хватания пирога с почками руками, сестра ела его с помощью ножа и вилки.

— Ты себе даже не представляешь, как я устала от всего этого! — морщась, призналась Джинни. — Я пыталась вести себя сдержанно, не злить маму, я старалась избегать любых напоминаний о том, что я слизеринка, но, кажется, и сам Мерлин ничего бы не смог поделать с этим предубеждением!

Как выяснилось, отпускать Джинни в гости (и это она ещё не сказала про Нотта!) мама не собиралась, более того, категорически запретила даже думать о том, чтобы лишний раз общаться с этими. На все возражения сестры про дружбу и необходимость поддержания нормальных отношений с сокурсниками следовал лишь один ответ — новый виток криков и оскорблений в адрес Слизерина. И тогда Джинни не выдержала.

— У меня тоже, знаешь ли, не безграничное терпение, — фыркнула сестра, а я едва не расхохотался: взрывной характер Джинни был мне известен не понаслышке. — Мало того, что нас уже ждал Теодор, я же ещё весной пообещала Астории, что обязательно погощу у неё пару недель летом. Не могла же я просто сказать: «Прости, мама меня не отпустила, потому что ты — Пожирательский ублюдок». Ну и мне пришлось сильно постараться, чтобы, во-первых, перекричать её, а во-вторых, чтобы докричаться.

— И что же ты кричала? — усмехнулся я.

Джинни вздохнула:

— Сначала напомнила, что одного ребёнка она уже потеряла из-за своей предубеждённости, и вот-вот потеряет второго. Потом указала на тот факт, что решение Шляпы не подлежит оспариванию, и, хочет она того или нет, а я продолжу учиться на ненавистном ей факультете. Ну а закончила просто: сказала, что если она не прекратит третировать меня и сломает, пожирательские ублюдки не преминут сжить со света человека, который их ненавидит и презирает несмотря на то, что сам слизеринец, и если она не желает превращения жизни любимой доченьки в ад, ей придётся наконец-то заткнуться и проглотить наше с тобой ослизеринивание.

— И это подействовало? — изумлённо спросил я, не в силах поверить, что Джинни на самом деле удалось изменить отношение мамы к нашему факультету.

— Да, но не совсем… Не так, как я планировала, — поморщилась Джинни с недовольством. — Мама решила, что моё расположение к Слизерину — притворство. Уж не знаю почему, но после тех слов она уверилась, что я — гений притворства и лицемерия. В гости она меня, правда, всё равно отказалась отпускать, но…

— Но?

— Есть и кое-что хорошее во всей этой ситуации. Больше нам с тобой не придётся краснеть из-за вопиллеров. Я честно рассказала, какое впечатление это производит на студентов Хогвартса. Открытым текстом заявила, что мы стыдимся матери, которая таким публичным образом демонстрирует своё недовольство, что это верх невоспитанности — хуже, чем выносить грязное бельё на площадь. Кажется, она поняла.

— Ну-ну, — недоверчиво покачал я головой. — Так если она тебя не хотела отпускать к Ноттам, как же ты?..

— Поттер должен был приехать, — вновь поморщилась Джинни, от детской влюблённости которой не осталось даже следа. — Я заявила, что не желаю, чтобы мой день рождения был испорчен присутствием чужого и неприятного мне мальчика, мама возразила про то, что Гарри — герой, а я… Ну, я озвучила, что мы-слизеринцы думает о Мальчике-Который-Выжил, так что маме пришлось скрипя зубами от негодования согласиться отпустить меня, ведь в противном случае я пообещала превратить жизнь Поттера в Норе в ад.

Я расхохотался.

— Отличный ход!

— Спасибо, — довольно улыбнулась сестра. — Знаешь… Тебе, наверное, это уже не важно, но всё же скажу: у тебя больше нет комнаты в Норе — теперь это комната Поттера.

Я скривился:

— Да пусть подавится!

И при этом ничуть не покривил душой: возвращаться в Нору я не намеревался ни при каких обстоятельствах.

* * *

Неделя промелькнула незаметно, и пришло время нам покидать гостеприимный дом Нотта: Джинни отправлялась к Гринграссам, где её с нетерпением ждала Астория, чтобы отпраздновать день рождения с лучшей подругой, а я возвращался в Румынию, чтобы поработать ещё две недели. Несмотря на ссоры с родителями, Джинни всё ещё могла рассчитывать на их помощь, мне же приходилось крутиться самому, потому что Чарли вовсе не был обязан меня содержать…

Сестра отправилась камином после долгого прощания, меня же было решено проводить до Министерства — дальше уже я сам должен был переместиться в Румынию, где встречусь с братом. Тепло простившись с обоими Ноттами, я с удовольствием возвращался в питомник, успев соскучиться и по драконам, и по коллегам Чарли, и даже по беготне. Оставшиеся две недели лета обещали быть насыщенными.

Дома меня ожидали письма от Гойла и — что было совершенно неожиданно — от Забини. Ничего особенного, обычная болтовня хороших знакомых, но было приятно, что я больше не изгой на факультете, что у меня тоже есть свой круг общения. Пришли письма в день моего отъезда в Британию, так что я поспешил с прочтением — и так задержался с ответом. Видя, как я пишу Грэгу, Чарли некоторое время молча наблюдал за мной, после чего попросил:

— Передавай привет мистеру Гойлу.

— Мистеру Гойлу? — изумился я, уставившись на брата.

Чарли забавно смутился и признался, что во время его краткого визита в дом Гойлов за мной, пока я бегал за вещами на второй этаж, он успел переговорить с мистером Джаредом Гойлом о вакансии в драконьем заповеднике на Оркнейский островах и, после тщательного обдумывания, решил сменить место работы.

— То есть ты теперь будешь работать в Британии? — воскликнул я, пока не решив, стоит ли радоваться или огорчаться такой новости.

— Да… Но не волнуйся, перевод запланирован на первые числа сентября, ну а пока ты будешь в Хогвартсе, я успею устроиться, так что куда возвращаться — тебе найдётся.

В носу защипало — я по-настоящему растрогался. Промычав нечто неопределённое, скрывая чувства, я деланно небрежно протянул:

— Здорово. Может, поедим чего?

Брат рассмеялся, прекрасно поняв мой манёвр, но не стал смущать меня ещё сильнее и оставил одного — нужно было всё же закончить с письмами Грэгу и Забини.

Что ж, раз Чарли принял предложение мистера Гойла, новая работа явно подразумевает лучшие условия, а не только изменение географического расположения относительно Лондона. За брата я был действительно рад, тем более что тот подумал не только о себе, но и обо мне тоже… Как же мне повезло с Чарли!

* * *

Тридцатого августа я сложил последние листы пергамента и, аккуратно упаковав все эссе с домашними заданиями, убрал их к остальным вещам.

— Всё, я готов! — сообщил я брату, входя в кухню, где он готовил нам завтрак.

— Отлично, я тоже закончил со сборами. С начальством я договорился, так что в Лондон вместе отправимся. По Косому пройдёмся, я, признаться, соскучился.

Прощаться с коттеджем, в котором провёл, без преувеличения, два лучших лета, было грустно; не хотелось верить, что я больше не вернусь сюда, в питомник, где наконец-то сумел стать самостоятельным и проявить собственную индивидуальность не только на словах, но и — самое главное — на деле. Но — всё течёт, всё изменяется. И нам остаётся только прикладывать усилия к тому, чтобы перемены были к лучшему.