Clair de lune (джен)

Из соседнего кабинета доносились какие-то звуки, Себастьян не сразу понял, что это музыка, которую он слушает уже несколько минут. За окном смеркалось, шёл дождь и, по всей видимости, уже долго, поливая мостовые, пытаясь затушить пожар из габаритных огней, стоп-сигналов и мигающих подворотников на шоссе внизу.

Себастьян снял пиджак и повесил его на спинку стула. Мгновение назад он покачнулся, удерживая равновесие, и тяжело опустил ладони на подоконник. Мгновение назад ему показалось, что он только открыл глаза, очнувшись от странного сна. Образы его ускользали, не позволяя растерянному разуму понять, что только что с ним произошло. На столе среди стопок бумаг возвышалась ополовиненная бутылка виски и два стакана, в одном из которых ещё стояла янтарная жидкость.

Джозеф снова будет укоряюще коситься на него, как памятник благоразумию. Джозеф всегда всё делал правильно и по совести. Такие люди в этом несовершенном мире долго не живут.

Себастьян прислушался к мелодии, плывущей по казённым коридорам полицейского участка. Она была приятной и что-то напоминала. Какой-то неизвестный пианист с лёгкостью скользил по клавишам, ему аккомпанировала скрипка, мелодия то взлетала ввысь, словно паря над облаками, замирала на мгновение, а потом плавно опускалась вниз, заставляя невольного слушателя слегка покачиваться, прижавшись плечом к стене.

А Себастьян всё смотрел на то, как по стеклу бегут потоки холодной воды, размывая город, искажая его силуэты. На секунду ему показалось, что перед ним уже совсем другой город. Жизнь потеряла краски, а потом окрасилась алым и золотым, цветом пламени и серым — золы, белым — бинтов, в которые была замотана Лили, когда он увидел её в последний раз, и чёрным — угольно-чёрным цветом платья Майры на похоронах.

В конторе не было слышно обычно громких голосов, телефонных звонков. Будто участок погрузился в огромный аквариум. Себастьян закрыл глаза и ударился лбом о холодное стекло.

Телефон вдруг разразился резким пронзительным звоном. Сейчас этот звук мог убить. В висках Себастьяна он отозвался циркулярной пилой.

— Детектив Кастелланос слушает.

— Детектив, вы нужны на месте преступления! На пересечении Main Street И Washington Ave загорелся дом. Пожарные уже локализовали возгорание, но есть погибшие.

— Я еду... — захватив пальто, он выскочил из своего "аквариума" и тут же попал в водоворот голосов, шагов, звонков. Джозеф едва не налетел на него, появившись из-за угла, и чудом спас два одноразовых пластиковых стаканчика с крепким чёрным кофе, который так любил Себ, и Джозеф тоже. Пришлось полюбить.

— Вызов? — короткий кивок в ответ. — Я сейчас.

Чёрные глаза последнее время будто спрятались за стёклами очков и стали холоднее. А ведь когда-то он тоже любил смеяться. Едва заметные морщинки в уголках глаз напоминают о том времени, когда они с Майрой заканчивали один курс в университете, первая практика в полиции обыкновенными патрульными, а Себастьян уже тогда был младшим следователем и расследовал свои очень важные по тем меркам дела. Джозеф смеялся, слушая, как влюблённый Себастьян рассказывает Майре очередной анекдот или забавный случай, сидя в мчащейся по такой же дождливой улице полицейской машине с очередного вызова.

Промокшие и счастливые, они создавали впечатление легкомысленных и молодых, вчерашних студентов.

Теперь отличник и перфекционист Джозеф садился за спиной Себастьяна, стряхнув капли воды с намокшей чёлки и смотрел, как в небе появляется кратковременный просвет, оказывается, что и не сумерки вовсе, и солнце ещё высоко, и оно слепит патрульного водителя, тот недовольно щурится и опускает козырёк на лобовое стекло.

Себастьян коротко улыбается, взглянув в зеркало заднего вида. Это почти не заметно, только уголки губ дёргаются, но Джозеф узнаёт улыбку, не усмешку. И отвечает лёгким прищуром, чувствуя, как теплеет на поверхности глаз.

Водитель включает мигалку, надеясь прорваться через пробку. Не сразу, но ему это удаётся, и на условленном пересечении улиц они оказываются вовремя.

Полицейские сразу замечают крыльцо, покрытое слоем пожарной пены, а выше уже нет почти ничего, потолок первого этажа обвалился и догорает.

Через несколько минут Себастьян ругается с пожарными, смывшими все улики к чёртовой матери, а Джозеф осматривает прилегающую к дому дорогу. Когда даже через день они заходят внутрь через более надёжный чёрный ход, запах гари ударяет прямо по мозгам. Джозеф надевает респиратор, Себастьян берёт второй из его рук, но только вешает себе на шею, пристально вглядываясь в самые тёмные углы и закоулки, освещая свой путь фонариком.

— Думаю, можно разделиться. Ты сходи наверх. А я посмотрю в подвале... — плитка на полу потрескалась от высокой температуры и теперь хрустела и хлюпала под ногами.

Себастьян останавливается возле одной из бывших квартир, дверь почти цела, но не это настораживает полицейского, на двери прибита некогда позолоченная табличка с номером 171, и, как заворожённый, он осторожно толкает дверь, отрывая бумагу с печатью и сургучом. За окном становится светлее. Себастьян хватается за дверной косяк. Сжимает опалённое дерево до побелевших костяшек.

Из детской доносится тихое пение. Любимая песня Лили. Майра часто пела дочке песню о том, как мост над Темзой рухнул вниз. Под это пение они играли во что-то понятное и интересное только маленьким девочкам.

Шаг, ещё шаг даётся с трудом. Себ прикоснулся к своей голове, пытаясь понять, что происходит. Чувство дежавю било тревогу, он снова шёл по обгоревшему паркету к той же двери, от которой остался лишь обгоревший каркас.

— Лили?

Пение прекратилось, когда он заглянул в комнату, где на покрытом золой полу сидела белокурая девочка, замотанная в широкие бинты. Густые мягкие волосы Лили покрывали только левую сторону её головы, правая была скрыта бинтами. Она улыбалась, несмотря на покрытое ожогами лицо, её зелёные глаза были единственным нетронутым огнём местом. Перепачканный в золе медведь без одной лапы и с обгоревшим ухом танцевал под напеваемую малышкой мелодию.

Себастьян охнул, когда подкосились его колени.

Лили умолкла и подняла на него глаза.

— Папа! Папочка!

* * *

Эксперты заявили, что возгорание произошло из-за короткого замыкания. Доклад был кратким и лаконичным. Слишком лаконичным. Себастьян же не собирался упускать ни одной детали.

Тусклый свет от фонаря освещал ему дорогу. Джозеф осторожно пробирался к электрическим щиткам, сверяясь с прихваченным планом здания, по колено в грязной чёрной жиже из воды и пены, которой тушили пожар, смешанной с золой и обгоревшими опилками. В некоторых местах приходилось окунаться по пояс, но вскоре ему удалось взобраться на металлические ящики перед щитком и передохнуть, выливая зачерпнутую резиновыми сапогами жидкость, вытряхивая опилки, которые норовили попасть под одежду и впиться в чувствительную кожу.

Верхняя крышка щитка с противным лязгом отворилась. Белое пятно фонарика заскользило по проводам, частью сгоревшим, оплавившимся. Щелчок фотоаппарата, вспышка ослепила на пару мгновений. Потом ещё одна.

Джозеф снял очки и достал чистый платок, протирая глаза, в которые по ощущениям бросили горсть песка. Вскоре зрение вновь привыкло к темноте, и он продолжил осматривать место происшествия. Посветил фонариком за ящик и заметил что-то белеющее в воде. Надел одноразовые резиновые перчатки, которые несколько минут назад едва не забыл в машине.

Чтобы достать находку, пришлось почти лечь на ржавый ящик. Рукав тут же намок, но пальцы зацепили что-то мягкое. Джозеф потянул и направил фонарик, рассматривая промокший длинный белый бинт. Топот мелких ног раздался откуда-то сверху. Он поднял голову, и с потолка на него посыпалась почерневшая штукатурка.

— Лили! — голос Себастьяна, звук его шагов.

Холод подступил к горлу. Джозеф сжал находку и поспешно спрятал в стерильный контейнер для улик, а потом закрыл сумку и спрыгнул с ящика, ноги не достали до пола, дно будто просто исчезло. От неожиданности он нырнул под воду, наглотавшись грязной жидкости. Респиратор тут же пришёл в негодность. Избавившись от маски, он стал загребать руками, пытаясь выбраться из грязного "омута". Но ноги словно налились свинцом, будто их держал кто-то со дна, казавшегося бездной. Только избавившись от сапог, Джозефу удалось глотнуть спасительного воздуха. Очки тоже оказались потеряны. Выплывая, он ударился коленом и забрался на пол, тяжело вздыхая и выкашливая вязкую жидкость из глотки.

* * *

— Лили!

Она поднялась и со своим звонким смехом побежала по коридору вперёд.

— Догони меня, папочка!

Пол становился всё хуже. Сквозь решётчатое окно проглядывало солнце, оставляя на чёрном от золы полу яркие квадраты света. Лили бежала, прижимая к себе покалеченного медведя, и смеялась, звала своего отца.

— Поиграй со мной, папочка! Хотя бы немного... Я так скучаю по тебе... Мост над Темзой рухнул вниз, рухнул вниз...

Себастьян замер, борясь с собой. Но ведь это Лили, его маленькая девочка...

— Постой! Ты расшибёшься...

— Я не расшибусь! Я так хочу тебя обнять! Догони меня, ну же, папочка!

Маленькие босые ножки бежали по превращённому в труху полу, не боясь заноз и боли.

Себастьян не выдержал и побежал за ней в надежде поймать, обнять и не отпускать никогда.

— Мост над Темзой рухнул вниз.

Он уже решил, что сумеет её догнать, за поворотом посреди коридора была узкая доска, по которой Лили пошла медленно, как по канату, расставив свои маленькие руки в стороны. Но, стоило мужчине ступить на хрупкий пол, как он обвалился, осыпавшись трухой на нижний этаж.

— Лили!

* * *

— Себ! — Джозеф поднял голову и увидел своего напарника, пробирающегося по тонкой доске на верхнем этаже.

— Лили, подожди меня, милая, я сейчас... — в его глазах стояли настоящие слёзы. Джозеф не видел его таким раньше.

Доска могла обвалиться в любой момент. А потолок здесь был высотой не меньше четырёх метров. Лили стояла на другом конце, прижимая к себе медведя, и не отводила глаз от отца.

— Вернись, Себастьян! Ты разобьёшься!

— Я не могу! Я не могу её оставить... — резко ответил он, даже не удивившись и не сводя глаз с пустого пространства впереди. Джозеф оглянулся и, найдя полусгоревший диван, кинулся к нему, подтаскивая под тонкую доску, на которой едва держался тяжёлый взрослый мужчина и умудрялся продвигаться всё дальше.

— Её нет, Себ! Она умерла! Её здесь нет! — пытался увещевать его, не бросая двигать диван.

— Девочка моя, тебе больно?

Лили покачала головой и посмотрела вниз, сделав ещё шаг от отца.

— Её нет, Себастьян! Ты разобьёшься! Вернись! — Джо продолжал кричать, подтаскивая всё, что могло смягчить падение к середине комнаты.

— Неправда, дядя Джозеф! Я здесь! — пронзительный детский крик достал до ушей Джозефа, и он замер, стараясь выбросить его из головы и не поддаться чужому сумасшествию. — Я не хочу оставаться здесь, папочка! Забери меня отсюда... Я хочу снова жить с тобой и мамой.

— Моя девочка... — он наклонился, пытаясь дотянуться до ребёнка, но Лили ловко увернулась от прикосновения. Себастьян покачнулся, но не упал. Джозеф замер, перестав дышать.

— Это галлюцинации, Себ. Ты слишком долго дышал продуктами горения, — тихо и напряжённо произнёс он, понимая, что добежать наверх не успеет.

Доска скрипнула, прогнувшись. Себастьян рывком кинулся на ребёнка, схватил её, прижав к себе, и рухнул вниз прямо на полуразвалившийся диван и Джозефа, который кинулся к нему, смягчая падение. Когда Джо смог хоть немного сфокусировать своё зрение, то увидел, что его рука неестественно вывернута, и лишь после этого почувствовал резкую боль. Себастьян лежал на нём спиной и прижимал к себе сгоревший труп маленького ребёнка.

— Без очков ты совсем на себя не похож, будто и не ты это... — Себастьян покосился на затянутую в бинты руку напарника. Тот близоруко щурился, отводя взгляд, и уставился в окно на пролетающие мимо них дома, улицы, жёлтые фонари.

Они не говорили о том, что произошло с Костеланосом, не говорили и о том, что Джо слишком сильно сжал плечо напарника, когда он вправлял ему руку. И не говорили о том, как в руках Себастьяна оказался труп чужого ребёнка. Ни один из них не мог найти нормального объяснения всему, что с ними сегодня произошло.

— Завтра закажу новые.

— Хорошо, потеряшка. Всё равно на завтра у тебя больничный. Отдохни, я справлюсь один, — он вновь покосился на перемотанную руку Джозефа и вернулся к дороге.

— Дома скукотища, я всё равно приду в участок, — Джозеф не смотрел на напарника, но чувствовал, что тот не сможет так просто забыть сегодняшнюю встречу с чем-то... С призраком?

— Как знаешь.

— Я не буду писать об этом в рапорте, — щурясь, он посмотрел на Себастьяна и заметил, скорее, почувствовал, как тот напрягся, а потом коротко кивнул.

— О чём ты?

— Ни о чём.

— Вот и хорошо.