Дело рассерженного шахматиста (джен)

Я как-то уже упоминал в своих записках, что порой мне бывало сложно выбрать из массы дел, которые расследовал Холмс, такое, чтобы оно заинтересовало читателей и при этом в выигрышном свете демонстрировало бы метод моего друга. Он часто ворчит, что я мало внимания уделяю научной стороне расследований, но что поделать? Не превращать же рассказы в лекции по химии? Также я редко пишу о неудачах Холмса, хотя истории эти сами по себе очень занимательны и не лишены драматизма. Конечно, неудачи у него случаются редко, но он всё-таки не бог, а простой смертный, и порой обстоятельства складываются не в его пользу. Иногда простая, на первый взгляд, проблема выливается в настоящую трагедию. Вряд ли я когда-нибудь опубликую рассказ о шахматисте, но уже привык писать так, словно обращаюсь к своим читателям, даже если рукописи отправляются в банковское хранилище, чтобы избежать попыток выкрасть их.

Однажды ранней осенью посыльный доставил на Бейкер-стрит телеграмму.

— Занятно, Уотсон, — промолвил Холмс. — Мой брат просит нас приехать в «Диоген».

Я отвлёкся от чтения статьи в «Ланцете».

— Что-то случилось?

— Нет, скорее всего, у него есть для нас дело.

Это обещало интересный случай, разве что Майкрофт ленился встать с кресла и самолично проверить какие-то факты.

Когда мы приехали в клуб, нас проводили в комнату для посетителей. Майкрофт встретил нас сосредоточенным и нахмуренным. Лакей по его приказу внёс и поставил на столик у камина графин с портвейном и четыре рюмки.

— Ты ждёшь ещё кого-то? — спросил Шерлок после того, как мы трое обменялись короткими приветствиями.

— Пока не знаю, Шерлок. — Мистер Холмс пожал плечами. — Возможно, ты не захочешь браться за это дело, хотя признаюсь, оно может оказаться любопытным. Но если ты заинтересуешься, то я позову мистера Пратта и, конечно, тогда и ему достанется глоток портвейна.

— И что же натворил мистер Пратт?

— А почему мистер Пратт обязательно что-то натворил? — удивился я.

— Потому что Майкрофт расстроен из-за члена клуба. Если бы тому или кому-нибудь ещё грозила какая-то опасность, он пригласил бы джентльмена присоединиться к нам сразу.

Мы сели в кресла.

— Совершенно верно, именно — натворил, — нахмурился Майкрофт. — Ты даже представить себе не можешь — что. Сегодня в клубе произошёл вопиющий случай. Из ряда вон выходящий. В два часа один из лакеев принёс в зал свежие газеты. Он делает это ежедневно в это время и кладёт газету на столик перед посетителем. Некоторые любят, когда газету кладут свёрнутой, кто-то заранее просит развернуть, положить слева или справа. Некоторые кивают лакею, некоторые не обращают на него внимания. Но сегодня...

Я против воли начал улыбаться.

— Мистер Пратт запустил в лакея газетой и выругался? — предположил Шерлок.

— Ты считаешь, что это смешно?! — возмутился мистер Холмс. — Не запустил, конечно, только этого ещё не хватало. Он сказал: «Вы с ума сошли, милейший, не видите, что я занят?!»

— Какой кошмар! — беззвучно рассмеялся Шерлок. — Милый Майкрофт, это просто ужасающее нарушение!

— Представь себе, да. И я действительно не вижу в этом ничего смешного. По уставу я просто обязан указать ему на дверь.

— Наверное, у мистера Пратта были причины забыть о правилах? — предположил я. — Может быть, он плохо себя чувствовал или у него неприятности?

— Это не извиняет его, доктор. Но дело в том, что мистер Пратт, хотя не самый знатный из членов нашего клуба, однако один из самых состоятельных. Взносы у нас довольно высоки, и он мог бы выплачивать годовую сумму каждую неделю без особого ущерба для своего бюджета. И его подарки клубу, — Майкрофт сокрушённо вздохнул, — он, например, в прошлом году подарил нам картину Рембрандта. Ту, что висит в белой гостиной. Мне не хотелось бы... словом, я вызвал его к себе в кабинет, и он пришёл, крайне удручённый случившимся. Конечно, он понимал, что грубо нарушил правила. Из простой вежливости я спросил, что могло настолько вывести его из себя, чтобы он позабыл о приличиях... И он рассказал мне некую историю, очень странную, но не верить в неё у меня нет оснований.

— Историю, если что, мы послушаем из его уст, — кивнул Шерлок. — Мне бы хотелось узнать больше о нём самом. Ты же наводил справки о семье?

— Разумеется, мой мальчик. И о нём самом, и о семье. Мистер Гарольд Пратт — вдовец, имеет взрослую дочь, которая три года назад вышла замуж за Патрика Кентвилла, третьего сына лорда Крейншоу. Дочь и зять проживают вместе с Праттом тут неподалёку. Настолько неподалёку, что он чаще всего приходит в клуб пешком. Можно сказать — он почти мой сосед. Пратт не сноб, довольно дружелюбный человек, и имеет в жизни только одну глубокую страсть — и это отнюдь не любовь к дочери, хотя никто не упрекал его в плохом к ней отношении или жадности... я хочу сказать, он даже сейчас исправно оплачивает её счета. Да, так вот, его страсть — шахматы. И единственная его мечта — сыграть на равных с достойным противником и выиграть... Я играл с ним как-то раз, но он слишком нервничал.

— Видимо, играет он не слишком хорошо, — кивнул Шерлок. — Его семье повезло, что у него страсть к шахматам, а не к висту, допустим. И что же его так вывело из себя? Вкратце.

Майкрофт приподнял брови.

— Я оставлю без внимания твоё замечание, что обыгрываю лишь плохих шахматистов, дорогой. Впрочем, в свободное время готов сыграть с тобой, дав тебе ладью форы. Что же касается того, что вывело Пратта из себя, тут начинается самое любопытное. Он говорит, что некоторое время, довольно продолжительное, в его наборах шахмат кто-то подменяет одну и ту же фигуру. На идентичную ей, но другую.

— Я имел в виду, что он нервничает из-за проигрышей, — уточнил Шерлок, смутившись, — Он собирает шахматные наборы?

— Ладно-ладно, боишься проиграть — так и скажи. — Майкрофт весело улыбнулся. — В детстве Шерлок очень хорошо играл в шахматы, но в какой-то момент ему надоело, — пояснил он мне и вновь посмотрел на брата. — Нет, мистер Пратт не собиратель, хотя, конечно, у него не один набор, и, зная его страсть, ему иногда дарят довольно ценные шахматы — нефритовые или из редких и ценных пород дерева. Однако играет он обычными деревянными шахматами. И именно в них начали подменять чёрного короля.

— Враги человека — домашние его, — изрёк Шерлок. — Если, конечно, это не начало душевного заболевания.

Майкрофт пожал плечами.

— Не могу сказать точно. До сего дня никаких проявлений излишней нервозности я не замечал, но ты ведь понимаешь, мой мальчик, я в гостиной не сижу... Больше года назад, когда мы обсуждали его кандидатуру для членства в клубе, я играл с ним в шахматы в комнате для посетителей, и разговор поначалу шёл исключительно о железных дорогах, пока он не начал понимать, что проигрывает. Но ничего о подменах фигур он мне тогда не говорил. Шерлок, дорогой, тут есть одна тонкость... пока ты расследуешь это дело, если, конечно, ты за него возьмёшься, я могу не исключать его из клуба. Для, так сказать, удобства общения. А там, возможно, инцидент как-то сгладится... Ну и если фигуру действительно подменяют, то мне лично любопытно — зачем. А тебе?

— Любопытно, что он вообще это замечает.

— Говорит, что очень внимателен во всём, касающемся шахмат.

— Я бы сказал, что манией-то попахивает, — не удержался я от замечания.

— Вполне вероятно, доктор, — кивнул мистер Холмс. — Но для человека, способного подарить клубу Рембрандта, это простительная мания. Во всяком случае, безвредная.

— Рембрандт — это, конечно, аргумент, — улыбнулся я.

Майкрофт вздохнул.

— Так как, Шерлок? Он и сейчас ещё в клубе.

— Пусть его пригласят.

Через некоторое время лакей с поклоном впустил в комнату высокого, худощавого джентльмена. Цвет его волос и усов немного отличался — в усах было больше рыжины, но он упрямо их не сбривал, хотя выглядел несколько комично, несмотря на дорогой костюм.

Майкрофт представил нас:

— Мистер Пратт, это мой брат Шерлок и его друг и коллега доктор Уотсон, о котором вы тоже слышали, я думаю. Джентльмены — мистер Гарольд Пратт. Прошу.

— Добрый день, джентльмены, — произнёс мистер Пратт расстроенным голосом и сел в предложенное кресло.

— Добрый день, сэр, — в голосе Шерлока появились мягкие интонации.— Надеюсь, что мы сможем помочь вам в вашей проблеме.

— Очень надеюсь на это, мистер Холмс. Моя проблема может показаться вам нелепой, я понимаю. Но готов поклясться, что прав. Чем угодно!

Мистер Пратт вдруг разволновался, и я подумал, что нервы его нуждаются в заботе врача. Майкрофт подбодрил его рюмкой портвейна.

— Уверяю вас, — промолвил Шерлок, — я часто выслушивал истории, которые всем казались нелепицами, и никто в них не верил, а потом оказывалось, что мой клиент совершенно прав. Насколько я понял из слов моего брата, кто-то подшучивает над вами — глупо подшучивает и некрасиво?

— Чрезвычайно глупо, хочу заметить, и абсолютно нелепо! Я не идиот, мистер Холмс, и понимаю, что у всего должна быть причина. Если бы фигурки чего-то стоили, я мог бы предположить... но нет, это абсурд! Кому нужно менять одну фигурку на другую, идентичную? Никому! И они ещё говорят, что я схожу с ума!

— Кто так говорит, мистер Пратт?

Я бросил мимолётный взгляд на моего друга. Всё-таки не только музыка или химия, но и медицина много потеряла в его лице, когда он выбрал свою профессию. Признаться, многим врачам стоило бы поучиться у него, как надо разговаривать с пациентами.

— Они все так говорят! — вскричал мистер Пратт. — Моя дочь говорит это своему мужу. Мой лакей говорит об этом с дворецким. Я всё слышу!

— Понимаю, сэр, такие вещи неприятны. Давайте для начала докажем им всем, что они ошибаются. Я попрошу вас кое о чём.

— Конечно, мистер Холмс.

— Приезжайте на Бейкер-стрит к пяти часам, и я вас проконсультирую, что следует сделать.

— Очень благодарен вам, мистер Холмс. Не сомневаюсь, что мы с вами... вы играете в шахматы?

Шерлок улыбнулся.

— Играю, но мой брат может сказать о моей игре объективнее, чем я сам.

— Конечно, мой брат играет в шахматы, Пратт. Все разумные люди играют в шахматы, не так ли? На прошлой неделе он обыграл меня четыре раза.

Шерлок опустил взгляд — сама скромность.

— О! Я буду у вас к чаю, господа, — пообещал мистер Пратт, и мы распрощались с ним.

Чуть только за клиентом закрылась дверь, как Шерлок вскочил с кресла.

— Дорогой Майкрофт, нам с Уотсоном нужно поторопиться и купить новый набор шахмат.

— Да, мой мальчик, конечно. Спасибо, что выручил. Держите меня в курсе дела. Можно не спешить — пусть эта история в клубе несколько забудется.

— Разумеется, потребуется некоторое время, прежде чем король будет заменён новым.

Получив благословение Майкрофта, мы покинули «Диоген» и зашли в первый попавшийся подходящий магазин, где Холмс купил самый обычный шахматный набор — не самый дешёвый, но ничем не примечательный. Простые деревянные фигуры, покрытые лаком.

— Разве вы играли с братом на прошлой неделе? — спросил я Холмса, когда мы уселись в кэб.

— Да уж сто лет не играл.

— А что, фора не помешала бы?

Мой друг улыбнулся.

— Думаю, да. Выиграть у Майкрофта четыре раза подряд не может никто — он безбожно обманул мистера Пратта.

Когда мы вернулись на Бейкер-стрит, мой друг уселся за стол, взял чёрного короля и, со смешком вырвав у себя волос, отклеил бархотку с нижней стороны фигуры. Затем поместил волос внутрь и приклеил бархотку на место. Оставалось только ждать прихода клиента. Миссис Хадсон была уведомлена, что к пяти часам мы ожидаем гостя. Не так часто ей удавалось блеснуть талантами хозяйки, так что, когда мистер Пратт явился, его ожидал прекрасный чай и стол, накрытый по всем правилам.

Войдя в гостиную, наш клиент первым делом увидел шахматы.

— Вот-вот, мистер Холмс, точно такой набор, как мой. В точности. И заметьте, господа, у меня таких уже восемь!

«Господи Боже, — подумал я, — что такого ужасного в том, что в наборе меняется фигура? Даже если мистер Пратт прав, эта его одержимость — крайне нездоровое явление».

— Так вот вам девятый, — сказал Холмс. — Пусть он побудет у вас дома… скажем… — он прикинул, — дня три, а потом принесите его мне. И никому не говорите о том, что ко мне обращались. А сейчас позвольте предложить вам чаю и задать несколько вопросов.

— Я готов ответить на любые, мистер Холмс, лишь бы найти того, кто делает из меня дурака!

— Расскажите мне, кто живёт с вами под одной крышей, мистер Пратт. Разумеется, включая слуг.

Мой друг взял на себя почётную миссию — угощать гостя.

— Прежде всего, мой зять Патрик. — Мистер Пратт с благодарностью принял чашку. — Очень достойный молодой человек, разумный, спокойный. Играет в шахматы неплохо, иногда даже выигрывает у меня. Мой секретарь, Артур Гарднер. Он работает у меня уже ... сколько же?.. восемь, да восемь лет. Живёт в моём доме, занимается перепиской и прочим... ну, вы понимаете. Экономка — миссис Бишоп. Вдова, сравнительно молодая женщина, около сорока. Очень ответственная и исполнительная, весь дом держится на ней. Дворецкий, два лакея, кухарка, повар, горничные... вроде бы у нас их трое. Не помню, мистер Холмс. Кажется, всё?

— А ваша дочь? — не удержался я.

— Дочь? Ах, да, конечно, дочь тоже. Раз со мной живёт зять, само собой, доктор Уотсон, и дочь.

— Как её имя, простите? — спросил Холмс.

— Глория. Мою супругу звали Глория, она умерла родами. Девочку назвали в её честь.

— Вы, вероятно, одобрили её выбор супруга? Кажется, вы ладите с зятем? Или это вы нашли ей мужа?

— Нет, не я, их познакомила школьная подруга дочери, Патрик — её кузен. Но я действительно доволен зятем. Он из очень хорошей семьи, но при этом не кичится, общаясь с нами, коммерсантами, и относится ко мне с уважением. Я слышал, как Глория говорила ему, что я совсем выжил из ума с этими шахматами, так он тут же оборвал её, очень резко. И сказал, что негоже так говорить об отце.

— Он как-то участвует в вашем бизнесе?

— Нет. С моим бизнесом связаны только те, кто просто работает на меня. Мне не нужны компаньоны. Да и что Патрик может понимать в бизнесе? Ерунда. Его дело — женой командовать. Если им нужны деньги, я никогда не отказываю, мистер Холмс. Но доверить ему дело — нет.

— Прошу прощения, что задаю такой вопрос, — вмешался я. — Но получается, что в вашем деле вы будете последним?

— Я создал своё дело сам, доктор, я не продолжатель династии. Мой дед был не богаче моего зятя... хотя, как вы понимаете, гораздо более простого происхождения. Если моя дочь родит мне внука, он, конечно, станет моим наследником. Может, из этого и будет какой-то толк. Но пока что они не торопятся сделать меня дедом.

— Мой брат упоминал, что у вас есть и дорогие наборы шахмат, — заметил Холмс.

— Есть, но я играю только простыми. У меня есть такая примета — стоит мне начать играть дорогими фигурами, как я тут же проигрываю. А вот с деревянными мне везёт. Но именно в них и подменяют чёрного короля.

Я всё больше укреплялся во мнении, что у мистера Пратта — мания. Хотя, конечно, на короля в игре обращено пристальное внимание, но если набор совершенно обычный, как можно разглядеть в фигуре подмен? Мне думалось, что наш клиент страдает паранойей, и его страсть к шахматам стала той сферой, где болезнь внезапно проявила себя.

— Скажите, мистер Пратт, — промолвил Холмс, между делом предложив клиенту ещё одно пирожное, от которого тот не отказался, — когда вы начали замечать подмен фигур, сколько деревянных наборов у вас было на тот момент?

— Два, мистер Холмс. Один совсем старый, в нём ничего не меняли, просто он уже не имел вида: иногда фигурки падают, и не всегда на ковёр, лак портится... в общем, старый и новый. Вот в этом новом подменили короля на третий день после того, как я его купил. И в каждом следующем наборе короля меняют, иногда почти сразу, иногда и через две-три недели после покупки.

— Ещё вопрос: подменные фигуры очень отличаются от остальных?

— Смотря что вы считаете «очень». На первый взгляд все одинаковые фигуры... ну, например, вот посмотрите, два епископа. Они одинаковые, на ваш взгляд?

— Если рассматривать их очень пристально, то мизерные различия найти, конечно, можно, — честно ответил мой друг.

— Вот именно. Отличия небольшие, но они есть, в малейших деталях, конечно. Но нельзя пренебрегать деталями, я считаю. Даже если они никогда не пригодятся — как можно не обращать на них внимания? Это просто... вошло у меня в привычку, видимо. Я достаточно наблюдателен к мелочам и машинально отмечаю детали. И фигурки никогда не кажутся мне одинаковыми.

— Простите, — промолвил я, — когда вы понимались к нам по лестнице, вы не заметили, сколько на ней ступенек?

Холмс усмехнулся.

— Семнадцать, доктор. А что такое? В чём дело?

— Ничего, мистер Пратт, вы меня устыдили, — улыбнулся я. — Когда-то мистер Холмс поймал меня на количестве ступенек. А я ведь поднимался по лестнице не единожды.

—Вы врач, что вам до ступенек, правда? Главное, чтобы пациент не запыхался, поднимаясь по лестнице, — рассмеялся мистер Пратт. — Поэтому у врачей почти всегда приёмные на первых этажах, не так ли? Я хочу сказать — я не сумасшедший, господа. Фигуру действительно подменяют. И я не считаю себя дураком, иначе я не заработал бы капитал, поверьте. Но уже более полугода я ищу ответа на вопрос: кому это может понадобиться?! И не нахожу. Это безумно раздражает, безумно.

Если человек замечает самые незначительные мелочи и это вошло у него в привычку, такое свойство — тяжёлая нагрузка на мозг. Не использовать навык в случае необходимости, а видеть и замечать постоянно. Уж кому, как не мне, столько лет проведшему рядом с Холмсом, знать, что это порой невыносимо. И всё-таки, будучи врачом, я бы посоветовал мистеру Пратту не обращать внимания на фигуры: своей нервозностью он сам давал неизвестному шутнику оружие против себя. Вслух я, разумеется, этого не сказал.

— Мы сделаем всё, что в наших силах, мистер Пратт, — пообещал Холмс. — Для начала доктор Уотсон под чужим именем посетит вас завтра. В качестве вашего гостя. Например, он собирает редкие шахматы и хочет взглянуть на ваш нефритовый набор. Фамилия… ну, скажем, Джонсон.

— Господи, помилуй! — вырвалось у меня.

— У вас коллекция не просто шахмат, а уникальных шахмат, Уотсон, — продолжал Холмс. — Кстати, мистер Пратт, а ваш набор существует в единственном экземпляре?

— Мне говорили, что таких наборов два. Тот, что у меня, я получил в подарок от лорда Крейншоу. А второй у министра иностранных дел, — прибавил он с гордостью.

— Доктор — член клуба «Диоген», он не такой уж хороший шахматист. Его привлекают шахматы как произведения искусства, но раз он не может купить ваш набор, то пусть хотя бы полюбуется. Мне нужно составить мнение о ваших домашних, а доктор Уотсон, хотя и не может вспомнить, сколько на лестнице ступенек, в людях разбирается хорошо.

— Прекрасно, тогда я вас жду завтра к чаю, доктор. — Пратт заметно воодушевился.

Они с Холмсом немного поговорили о шахматах. Сам я играю, конечно, это правда, но как дилетант. Могу при случае обыграть кого-то, однако все эти гамбиты и эндшпили для меня — пустой звук. Потом наш клиент любезно поблагодарил за гостеприимство и помощь, попрощался и ушёл.

— Ваши наблюдения, Уотсон, — улыбнулся Холмс, закуривая сигарету.

Я тяжело вздохнул.

— Определённо, среди живущих с ним людей только двое вызывают у него симпатию: зять и ещё экономка.

Холмс кивнул.

— Верно, вы тоже заметили.

— Мудрено было не заметить. Он говорил об экономке больше, чем о родной дочери, о которой вообще не вспомнил бы, не напомни я ему.

— Что ещё?

— Шутником может быть кто угодно из домашних: обиженная дочь, например, та же экономка, которой уже надоело быть просто экономкой. Или дворецкий. Фигуры подменивают самые простые, коллекционные наборы, с которыми бы вышло слишком много возни, стоят нетронутыми.

— Мистер Пратт — наблюдательный человек, как мы выяснили, — заметил Холмс, — но он не умеет делать выводы, иначе бы давно обнаружил шутника. Видимо, тот прекрасно понимает, что практически неуязвим, и продолжает свою деятельность.

— Вопрос ещё: зачем он это делает? — заметил я.

— Конечно, будучи коммерсантом, мистер Пратт явно не безгрешен. — Холмс выпустил струйку дыма. — Но в принципе, он человек неплохой, вполне терпимый к чужой ненаблюдательности.

— А дочь?

— Да, дорогой друг, даже его отношение к дочери, к сожалению, вполне объяснимо и не является таким уж редким. Он может искренне полагать, что выполняет свой отцовский долг, тем более что она замужем, и ею уже распоряжается муж.

— Который, видимо, сидит у тестя на шее, — хмыкнул я.

— Тестя это устраивает. Кстати, вы заметили, что он ничуть не обиделся на нашу проверку?

— Заметил.

Что ж, в этом наш клиент вызывал симпатию. Вечером я обозрел содержимое моего платяного шкафа. Мда, боюсь, что я не очень подходил на роль члена клуба «Диоген». Но мой лучший костюм был недавно почищен, в полном порядке. На другой день я безжалостно помыкал горничной, которой пришлось заново утюжить мне рубашку и чистить туфли. Холмс посмеивался надо мной и откровенно бездельничал. Возможно, дело ему казалось слишком простым, и он взялся за него исключительно ради брата, у меня тоже мелькали в голове кое-какие мысли насчёт того, кем может быть шутник и зачем он так обходится с мистером Праттом. Но я помнил о наставлении Холмса, что нельзя строить гипотез, не имея на руках фактов. А факты предстояло добыть мне. После случая с велосипедисткой я боялся опозориться.