Мамы-медведицы (джен)

Кран второй раз постучал по дощечке, уже настойчивей, и Джендара, сдавшись, подняла взгляд от гроссбуха. Мелок заскрипел и дважды, почти умоляюще подчеркнул — “пожалуйста”. Голубые глаза умоляюще уставились на Джендару, блестя влагой.

— Хочешь поиграть в камушки на берегу? С деревенскими? — прочитала она губами.

Мальчишка быстро закивал, жёлтые кисточки на шапке запрыгали в такт. Кончик его носа весь порозовел от промозглого морского воздуха.

— Только не задерживайся, — буркнула Джендара. — Капитан Воррин хочет поймать отлив, отдать швартовы нужно до захода солнца.

Кран утёр дощечку рукавом, нацарапал быстрое “спасибо” и стрелой метнулся ко сходням. Джендара проводила его взглядом: он пробежал по причалу и, спрыгнув на песок, понёсся вдоль тонкой прибрежной полосы. Строго говоря, она давала ему куда больше свободы, чем иные матери своим восьмилетним сыновьям. Но отпускать бродить без спросу? Нет, увольте. В компанию его брали неохотно: мало кто на островах умел читать или отваживался общаться с юродивым мальчонкой, лишённым дара речи.

Джендара невольно сжала пальцы на стержне пера. Но быстро осадила себя, разжала пальцы, отпустила перо.

Между тем на палубу, превращённую в базарную площадь, поднялся кто-то из местных вольных землевладельцев — здоровый мужик в сапогах с налипшими кусочками навоза. Его вид напомнил Джендаре отца; она даже одёрнула себя, чтобы не улыбнуться. Хватает того, что за прилавком женщина — нет нужды казаться ещё и слабачкой.

— Тяжёлое что-то у тебя в мешке.

Она сдвинула учётную книгу и писчие принадлежности на край стола, чтобы освободить место для товара. В этот рейс она закупала много моржовой и китовой кости, которые на материке ценились круглый год; но островитянин, впрочем, принёс на продажу что-то мягкое — меха, наверное.

— Аха. Весит будь здоров.

Он ухнул ношу на жалобно застонавший стол, распустил завязки и приоткрыл горловину. Изнутри показался ворох тёмно-бурого меха. Джендара протянула руку: на ощупь шкура была гладкой и сальной, но пальцы кололись об отдельные волоски.

— Чем торгуешь?

Незнакомец не ответил, продолжая выпутывать добычу из мешковины. Наконец, до Джендары дошло, что эта мохнатая гора — не куча отдельных маленьких шкурок, а одна целая, лоснящаяся с гордым видом. Сердце в груди забилось быстрее. Хороший покупатель даст за такую кругленькую сумму золотом.

— Зверюга, — мужчина расправил шкуру, — медведица.

— Бурая?

— Аха. — Он переступил с ноги на ногу, хмуря лоб. — Ввалилась на овчарню и давай резать мою отару. Ну, я её и приголубил…

Об корабельную палубу ударилась лапища с жутко длинными, длиннее женской кисти, когтями. Джендара невольно похолодела при мысли, как такое чудище, опьянев от крови, могло решить отведать человечины.

— Чем ты её?

— Стрелой. Всадил в глаз. Потом махнул ей на спину, ножом по горлу, и всё, — мужчина сбросил мешковину со здоровенной башки, снятой умело, но чуть подпорченной из-за полосы белого меха, тянущейся от носа. — Я б оставил, да жена сказала — нехорошая она, счастья с ней не жди. Ну, я и подумал, что за неё хорошо дадут.

Джендара быстро сосчитала в уме. Материал что надо, один купец в Магнимаре как раз искал добротную зимнюю шубу. Услышав цену, земледелец ухмыльнулся до ушей; он плюнул на широкую ладонь и протянул — совсем как это делал её отец, когда вёл дела. Джендара, смочив свою, что было сил пожала ручищу.

— За такую сделку не грех промочить горло.

Джендара бросила взгляд на пристань. Безлюдно, солнце клонится к горизонту. Видимо, с торговлей на сегодня всё.

— Замётано.

Вдруг на её плечо опустилась ладонь.

— Не возражаете против скромной компании?

Джендара отдёрнулась, привычная к тихой манере Воррина подкрадываться сзади. Когда-то Икран, её муж, попросил его приглядывать за ней и Краном, когда сам лежал на палубе взятой на абордаж каравеллы, истекая кровью. Сердиться ни на живого, ни на мёртвого она не могла — даже если страшно хотела.

— Имя-то у тебя есть, охотник на медведей? — Воррин протянул руку. — Я Воррин, капитан сего славного судна.

Землевладелец, поджав губы, оглядел капитана. На архипелаге короткие чёрные волосы и щегольские усики играли против Воррина, а тем более не помогал городской выговор. Островитянин с подозрением проигнорировал протянутую руку, заткнув за пояс большие пальцы.

— Йуль.

Джендара втиснулась между мужчинами и аккуратно подтолкнула Йуля в сторону сходней.

— Веди нас к элю, друг, и чтоб поближе.

Она спиной ощутила, как Воррин сверлит её взглядом, и в мыслях представила его кислое лицо. Железный архипелаг он терпел — и потому что Джендара хотела вести здесь дела, и потому что любил племянника и верил в силу данного слова. Но любви к этому холодному и суровому краю он не питал.

Мелкие камушки захрустели под сапогами, и Джендара улыбнулась. Одно дело — покинуть острова по зову любви, с мужчиной, которого обожаешь, но в чужих странах она не чувствовала себя родной. А здесь сразу под жёстким, сухим вереском — камень, здесь пляжи — голые скалы да галька. Даже земля — и та твёрдая. Не стоит говорить, что местный люд жил твёрдо, бился твёрдо и сам твердел, как дублёная кожа на пронизывающем ледяном ветру.

Но в этом городке дела шли бойко, а порывы ветра беспрестанно напоминали о торговом маршруте — скоро море разбушуется в преддверии зимы, и “Миледи”, кораблю Воррина, придётся где-то встать. До того Джендаре не выпало мига наведаться в селение. Оно походило на её родное местечко: островерхие крыши выдавались над улицей, на стены наползал зелёный дёрн, а основания жилищ утопали в почве. Стойкие домишки для стойких здоровяков — они держались и хранили тепло, какой бы ветер или буря ни бушевали снаружи.

Когда троица шла мимо навеса, куда в непогоду заводят животных, оттуда всхрапнул ослик. Джендара остановилась, потрепав его по лохматой холке, и поспешила нагнать Йуля, который толкнул плечом ближайшую дверь, выпустив на улицу резкий дух торфяного дыма и пролитого эля.

Джендара шагнула внутрь и чуть не опешила: она ведь тут бывала! Вон за той низенькой стойкой сидела, втирала масло в тыльные стороны зудящих кистей, опрокидывала в себя кружку за кружкой — жидкость обжигала нутро, но унимала жар от свежих татуировок. Джендара потёрла руку, где шерстяная беспалая перчатка прятала старые чернила. Но там, под шерстью, она всё видела как воочию — краснота, шелушащаяся кожа, чёрные улыбчивые черепа. Видимо, она заходила сюда, возвратившись из первого пиратского рейда, когда в карманах звенело золото, а сердце требовало подвигов.

Йуль кивнул бритоголовому трактирщику, столь же плечистому и бородатому, как он сам. Тот ловко наполнил одну за другой три кружки и молча толкнул по стойке. Джендара охотно припала губами к пенной горечи.

— Будь я неладен, если это не именитая Джендара. Ну и дела! Я-то думал, то чайки брешут, что ты остепенилась — ан нет, глянь-ка, пьёт с грязекопами.

Она с нарочитой неспешностью отставила кружку и повернулась на голос — один из тех мерзких, тоненьких голосков, выдающих во владельце труса. Таких даже не пропустишь мимо ушей — они понимают только язык страха. Скрестив руки на овчинном жилете, Джендара дала волю ледяному взгляду голубых глаз.

Мужик, короткий и неопрятный, встал из-за ближайшего стола, за которым пила целая ватага. Плюгавый ядовито лыбился. Не из местных — шевелюра каштановая, челюсть узкая, жёлтые зубы не влезают в рот. Судя по нескольким кофтам, провонявшим треской, — мелкий пират, сводит концы с концами рыбной ловлей.

Сквернейший образчик морского грабителя. Черепа на руках вдруг страшно зачесались, будто бы сама пиратская богиня Бесмара, отъявленная стерва и гадюка, была согласна с Джендарой.

Она неторопливо стянула перчатки, открывая взорам пьющих свои татуировки.

— Дженни, а, Дженни?

Скользкий тип хлебнул пива, с ухмылочкой таращась на Джендару. И тут память ей подсказала: он же как-то раз просился к Икрану в команду, а когда не удовлетворился ответом — её руками полетел за борт. Горг… Да, так его звали. Горг подступил на шаг ближе и осклабился пуще прежнего:

— Всё носишься с шавкой своей безъязыкой?

Череп над костяшками правой руки насмешливо оскалился, когда её кулак заехал Горгу в рожу. Тот заорал, упал на колено, но не от боли или рассечённой скулы — потянулся к ножу за голенищем. Джендара поддала мыском сапога, отшвырнув пирата к дальней стене.

Мужики — Горговы дружки, судя по всему, — повскакивали из-за стола, брызжа слюной, кто-то закричал, засвистели ножи. Джендара с хохотом выдернула из петли на поясе боевой топорик.

Древко оружия вздрогнуло с хмельной радостью — тупой конец опустился на первый череп. Её локоть дёрнулся взад, саданув рукоятью в солнечное сплетение второму. Оба моряка рухнули на пол. Джендара окинула взглядом таверну, но Горг, уже без чувств, повис на стуле, а последний его товарищ болтался в кулаке у Воррина, дрыгая ногами.

Вдруг дверь с грохотом распахнулась, и блёклое полуденное солнце рассекло душную полутьму, как луч маяка. В дверном проёме стояла крупная фигура — старпом Воррина. Вся таверна погрузилась в гробовое молчание.

Воррин отпустил ворот вязаной фуфайки, за которую схватил одного из пиратов, и тот кулем бухнулся на пол.

— Тэм? Что-то стряслось?

— Аха. — Старпом мялся в дверях. “Он ведь тоже с островов”, — вспомнилось Джендаре.

— Говори, не томи.

— Малец. — Тэм переступил порог, неловко водя плечами. — Я там ребятню видал: оравой неслись с пляжа и смехом как дурные заливались. А Крана среди них не было.

Джендара опёрлась на стойку, чтобы не упасть на ставших как ватные ногах.

— Весь берег оглядел, но парнишки как след простыл. Стало быть, нам, того, искать надо идти.

Она заткнула топор за пояс и двинулась на выход. Воррин попытался её остановить, но она стряхнула его руку с плеча.

— Да ты погоди, остынь.

— Я иду за сыном.

— Идти одной без толку, — предостерёг Йуль. — Наши не терпят чужаков.

Джендара молча стиснула зубы. Она сама знала, как жизнь устроена на архипелаге, как тесны общины островитян, — и ничего не могла с собой поделать, кроме как презирать их за это.

— Он другой, не как все мальчишки. В других местах случались неприятности.

Йуль не стал задавать вопросов, только открыл перед моряками дверь:

— Я вам помогу его найти.

Она отрывисто кивнула, ярость в жилах кипела, не находя выхода, — частью от Горга, частью от дара богини, но главное — от того, что кто-то посмел обидеть ребёнка, её ребёнка. За спиной у Йуля, под навесом, где стоял ослик, сгрудилась хихикающая стайка мальчишек. В глотке Джендары заклокотал низкий рык.

— Откуда тебе знать, что это они? — зашептал Воррин.

Но она это знала, понимала — по мерзкому прысканью, по бегающим глазкам. Она сразу обо всём догадалась, когда ребячий гомон стих при виде чужаков.

Мурашки забегали по спине Джендары. Один из мальчишек сжимал в руке жёлтую кисточку. Точь-в-точь как те, что она пришивала на шапку Крана.