Rattus norvegicus, felis silvestris (джен)

— Клык! Клык! Обоссы Карам-покровитель, Клык, брось эту дрянь!

Наверное, именно над таким смеются в фарсах и рыдают в песнях: Клык наворачивает очередной круг вокруг забора, рыжий Орм бежит следом, роняя сапог — расстегнулся, пряжка отлетела, — а мышь в зубах Клыка по-бабьи визжит, округлив и без того огромные глаза, и роняет шляпу с двумя пёрышками.

Орм сгребает в кулак пару камешков и швыряет в Клыка; кот на мгновение озадачивается, прядая ушами в полосатом меху, но зубов не разжимает.

— Клык! Поганое отродье! Брось!

— Он меня ест! — сдавленно, наверняка из-за рёбер, пищит мышь, зажмурив один глаз.

— Не ори, не ест! Сожрал бы, кабы был голоден!

В подтверждение слов Клык роняет добычу в пыльную траву, обнюхивает и валяет когтями, пока мышь обмирает и зажмуривает второй глаз, — и Орм выдыхает: хотя бы этому не пришло в голову рвануться к забору, чтобы окончательно захрустеть на зубах кота хребтом и рёбрышками, пока челюсти дробят кости в кашу. Клык, привычный к крысиным запахам, не жалуется на голод, но никак не может отучиться хватать всех мышей подряд, — а мыши, идиоты покрытые, раз в месяц умудряются то ли не прочесть, то ли прохлопать всеми ушами буквы на объявлении. И зачем тогда им эти огромные уши?

Мать Клыка ловила мышей, — да и крыс, в общем-то, тоже. Лет шесть назад, когда дикая лесная кошка — здоровенная, кровожадная, вечно голодная, — пришла зимой из-за перевала, порезала несколько стай перепелов, разорила парочку торговцев и сожрала на торговом тракте с десяток мышей, местные даже на тинг не собирались, — взяли косы с топорами, завалили её и три дня пировали всей деревней. А Клыка Орм нашёл в лесу после охоты и забрал к себе: котёнок шипел, кусался и отгрыз Орму половину пальца, но теперь нет во всей округе зверя лучше.

— Так! Лежи!

— А-а, — торопливо зажимает мышь уши. — А-а-а…

— Тихо! Лежи и не дыши!

— А?

— Так он хоть рёбра поломает, а не шею. А потом ползи! Вот, — Орм показывает на крыльцо, натянув подобранный сапог, — сюда!

— А-а!

Клык напоследок несильно кусает мышь, а потом разваливается на боку, подставив другой под летнее солнце, и с крайне заинтересованным видом несколько раз трогает добычу без когтей, после чего, изогнувшись, чешет себе ухо.

Мышь, помятый и в сбившемся бегуине, наконец-то открывает один глаз: глаз, полный одновременно ужаса, смирения и счастья, — ковыляет к крыльцу, морщась и оставляя в траве следы крови, и Клык, зевнув во все дёсны, потягивается, больше не выказывая интереса к живой визглявой забаве.

Орм сгребает злосчастного мышонка в охапку и несёт в дом, а упавшую шляпу можно подобрать и потом: гостю надо умыться, перевязаться и перестать трястись.

— На кой вы, мыши сраные, на кошачью территорию лезете?

— Дженнер, — фальцетом сообщает мышь.

— А?

— Меня зовут Дженнер. Здра… здравствуйте.

* * *

— Ну, так на кой?

— М-м? — Дженнер хлопает глазами, состроив фальшиво непонимающее выражение, и точит кусок солёного сыра.

— На кой, — Орм нависает над ним, уперев кулаки в перетянутые поясом жилистые бока, да так, что бусы с молочными зубами Клыка, болтаясь, задевают нос Дженнера, — ты полез к моему Клыку? Я даже таблички у дороги нарисовал. Ты что, не видел?

— Видел, — очаровательно улыбается Дженнер, — но я неграмотный.

Орм, сплюнув под ноги, растирает плевок пяткой.

— Я там шляпу потерял. И короб с пуговицами у ворот остался.

— Обойдёшься.

— Не обойдусь. Ни одного коробейника без шляпы в деревню не пустят.

— Вот оно что! — отвечает Орм, скребя когтями за ухом, и садится на столешницу. — Переводись-ка в крысы, мы за кольбу не цепляемся.

— Не-е, я и мясо-то жрать не умею.

— Можно и не жрать.

— В общем, — Дженнер глотает последний кусочек, скатывается со скамьи и, морщась, щупает бок, укутанный в разорванную на тряпки рубашку, — я за шляпой.

— Щас-с! Второй раз спасать не буду!

Мышь, крепко схваченный за шкирку, как постиранное бельё, снова хлопает веками, но тут же хмурится и смотрит в глаза, скрестив на груди розовые лапки.

— Та-ак. А ты можешь её принести?

— Нет, — кривит нос Орм: невелика беда найти в траве шляпу, если кот уже много лет не кидается ни на тебя, ни на твоих сородичей, но коробейник неимоверно раздражает Орма своим упрямством. — Я и так для тебя сегодня много сделал, Женни.

— Дженнер. Не Женни, а Дженнер! Джен-нер!

— Пф-ф! Маловат ты для такого имени.

— А я, — подёргивает мышь усами, — я подарю тебе новые ремешки для сапог.

— М? Подаришь, значит?

— Клянусь луткой жены и душами шестерых моих малолетних детей. Мир?

Орм даже призадумывается на секунду: и ему неплохо жениться бы, давно пора, вот только кто вообще захочет пойти за кошачьего наездника? — и сажает Дженнера на скамью, как малыша-крысёнка, и Дженнер совершенно по-взрослому цепко хватает со столешницы кружку пива.

— И поклянись на них, что никогда — слышишь? — никогда больше не полезешь к Клыку.