ПТСР (гет)

Первый сеанс всегда трудный. Надо установить контакт, наладить тонкий мост доверительного разговора.

Он смотрит на женщину в кресле, приветливо улыбается.

Ее взгляд холодный, оценивающий — и на самой глубине зрачка брезгливое недоумение. Словно она сама не может понять, что делает в кабинете психотерапевта.

— Давайте познакомимся. Как вас зовут?

— Могами Саена, — ее голос звучит негромко, слова она произносит четко и внятно.

— Что ж, тогда я Могами-сенсей.

Женщина вздрагивает, впервые в ее позе появляется растерянность, но практически сразу исчезает.

Отличное владение эмоциями.

— У вас на двери написано другое имя. Равно как и…

— Это мой метод общения с теми, кто приходит в этот кабинет, — он перебивает так же четко и внятно. — Я хочу, чтобы вы видели во мне того, кому расскажете абсолютно все о себе.

— Вы мужчина.

— Мы люди, Саена.

Ее губы складываются в тонкую недовольную линию.

— Мне не нравится ваше отношение, — женщина нарочито невежливо отводит взгляд, обводит им обстановку, рамки дипломов на стене.

— И вы не собирались сюда приходить, — он согласно кивает. — Но ваш штатный психолог категорически настоял на этом визите.

— Раскрытие конфиденциальности личной информации и нарушение профессиональной этики. Статья…

— Это настолько очевидно, насколько вы неуверенно чувствуете себя здесь, — он снова перебивает ее. Она хмурится. — Вы боитесь здесь находиться.

— Чушь, — резко отвечает она.

— Это, кстати, тоже признак страха — отрицание проблемы.

Между ее бровями пролегают две вертикальные глубокие морщины.

Ему нравится, что она думает. И даже знает, о чем она думает.

— И какая у меня проблема, по-вашему?

— Еще не знаю, — он открывает девственно-чистую историю болезни, берет ручку. — Но мы разберемся, обещаю.

* * *

— Как вы спите, Саена?

— Как все.

Она не язвит, не закрывается — просто отторгает любую попытку втянуть себя в разговор. Он участливо подается вперед:

— Кошмары не беспокоят? Не просыпаетесь десяток раз за ночь?

— Кошмаров нет. Просыпаюсь, как и все — в туалет и попить.

— А что пьете ночью?

Саена на мгновение теряется:

— Воду… сок… что найдется в холодильнике.

— Часто у вас получается заходить в магазины?

Она думает, пытается просчитать причину его вопросов. Ему даже интересно становится, поймет ли она, что причины нет, ну кроме любопытства.

— Нет, не часто, — она, наконец, отвечает, уже более осторожно. — Обычно делаю интернет-заказ и указываю время, к которому подвезти продукты.

— А есть предпочтения?

— В чем?

— В выборе магазина, — он мирно улыбается профессиональному адвокатскому прищуру. — Какой сетью пользуетесь?

— «Нисеман».

— А что привлекло вас в ней? Ведь не только «Нисеман» дает возможность заказать набор продуктов через интернет.

— Просто попался первым в строчке результатов поиска.

— А почему вы не посмотрели другие?

— Зачем?

— Ну, например, в других могут быть ниже цены. Сэкономили бы.

— Наэкономилась, — отрывисто бросает она, темнея взглядом и лицом.

Кажется, сеанс на сегодня закончен.

* * *

— У вас есть домашний питомец, Саена?

Сегодня она в брючном костюме, водолазка в тон ему. Не хватает лишь перчаток и очков. В кабинете тепло, как и на улице.

Она пытается защититься от него, от вопросов, надеть броню, через которую не пробьются эмоции и страхи.

— Нет.

— А если бы заводили…

— Не терплю домашних животных, — она отрезает категорически, смотрит холодно.

— Почему? Вас в детстве напугала собака? Поцарапал кот?

В ее глазах недовольство и раздражение:

— Сенсей, слишком глупые вопросы.

— Нет, Саена, ничуть. Ответьте, пожалуйста, — он снова говорит внятно, отчеканивая каждое слово. — Только подумайте о причине серьезно.

Она молчит долго, при этом смотрит в никуда на стол.

— Они отвлекают.

— От чего?

Снова молчит, но сейчас он видит, что она подбирает формулировку.

— От того, чего надо добиться.

— А чего вы хотите добиться?

— Безопасности положения. Статуса. Обеспеченности, — она перечисляет медленно, делая паузы между словами, и смотрит уже прямо ему в глаза. — Не бояться того, что у тебя ничего не будет.

— Не оказаться..? — он замолкает, предлагая ей закончить, и она чуть кивает:

— … ни с чем.

— Бич нашего поколения.

Ее взгляд меняется впервые настолько открыто — в нем удивление и словно недоверие, что с ней согласились.

— А когда выйдете на пенсию, заведете домашнего питомца? — он не дает ей развить чувства.

Она теряется, выдыхает, молчит, явно беря себя в руки.

— Возможно. О таком не задумывалась.

— А как вы думали о своей пенсии? Ведь такой человек, как вы, Саена, должен был думать о пенсии. Что там будет?

— Дом, — после паузы говорит она. — Может, сад.

* * *

— В прошлый раз мы говорили о доме на пенсии, — он улыбается. — Каким он будет, Саена?

— Моим.

— Это само собой разумеющееся. А внешне?

— Не думала, — она едва заметно качает головой, и он невольно радуется — Саена теряет очко защиты. И одета она сегодня в водолазку и брюки. Без пиджака.

— А как насчет квартиры с большим балконом?

— Нет, дом. Чтобы меньше соседей, — она молчит, затем неожиданно добавляет. — Впереди сад, дом позади.

— В саду что-нибудь будете садить? Цветы, деревья?

Непонимание в ее взгляде заставляет вздохнуть про себя — как все запущено.

— Наверное. Должно же что-то расти в саду.

— Ну, на пенсии времени точно должно хватать для выбора наполнения сада, — он снова улыбается, немного хитро, предлагая ей разделить улыбку. Она машинально кивает — и улыбается правым уголком рта. По крайней мере, он хочет думать, что это улыбка.

— А дом в пригороде? Или в дере…

— В пригороде! — она обрывает резко. — Не люблю деревни.

— Потому что все друг друга знают?

Снова эти вертикальные морщины и подозрительный взгляд.

— Видите ли, — он откидывается на спинку стула, — многие не любят деревни за это. В небольшом замкнутом пространстве очень быстро теряется смысл привычных занятий, и люди начинают занимать свои внимание и ум наблюдениями. В итоге, каждый чужак оказывается словно препарирован в деревне.

Она смотрит на него недоверчиво, но с каждым его озвученным тезисом взгляд обретает согласие. И тяжелую злость.

— В пригородах крупных городов, даже мегаполисов, селятся именно горожане, которые ценят возможность просто расслабиться вдали от информационного потока и тысяч взглядов.

Кивок от нее как знак признания. И как еще одно потерянное ею очко. Неплохо.

* * *

— А чем будете заниматься на пенсии, Саена?

Она позволяет себе задуматься уже без морщин между бровями.

— Честно говоря, не знаю.

— То есть, в первый день на пенсии будете ощущать себя, как в последний день учебы? Когда в руках диплом, учеба позади, и не знаешь, чем заняться?

— У меня не было такого.

— Почему?

— Меня ждала работа.

— Нет, — он качает головой, — я про старшую школу. Вступительные экзамены сданы, школьные сданы… — выражение на ее лице смягчается, и она легонько кивает. — Вот-вот. Пусть пару дней, но свобода. Как вы учились в школе?

— Легко, — она снова хмурится, но скорее озадаченно, словно удивляется. — Не могу сказать, что что-то не давалось.

— А любимые предметы были?

— Нет.

— А клубы? В каком были?

— Ни в каком, — она смотрит прямо, без раздражения, но и без ностальгии, какую бы ждал он. — У меня были подработки после уроков. Три дня в библиотеке, три в «Бургер кинге».

— О, в библиотеку можно устроиться на подработку? Не знал.

— Расставлять книги после закрытия, убирать, следить за порядком, — она кивает на его удивление, затем добавляет. — Мне там нравилось.

— Чем?

— Можно было читать.

— Начинаю вам завидовать, — он улыбается. — Это ж мечта такого «ботаника», как я.

— Да, это было удобно, — она снова кивает.

— А со скольки лет подрабатываете?

— С двенадцати.

— Что-то хотели купить себе?

Теперь она замолкает надолго — и думает: подбирает слова, выражения, чтобы не оказаться внезапно…

— Независимость.

* * *

— Расскажите о своем детстве, Саена.

Он знает, что она уходила с прошлого сеанса не в духе, за день успела успокоить себя, что возврата к неприятному разговору не будет… и не собирается давать ей расслабляться.

Во взгляде раздражение, недовольство и, неожиданно, обвинение. Он молчит, давая понять, что менять вопрос не будет.

— Родилась, росла, училась.

— Где родились? — он говорит нарочито четко, внятно, с нажимом и паузой.

Она отводит взгляд, бегает им по рамкам на стене, не задерживая. Молчание затягивается, иссушает, опускается тяжестью на плечи.

— Я не хочу отвечать.

— Вам придется, Саена, — теперь его голос звучит мягко. — Без моего заключения вас не вернут к работе.

В ее глазах откровенная неприязнь. И страх.

— Это была община.

Он невольно задается вопросом, профессиональная ли это привычка говорить аккуратно, с правильным подбором слов, или же… приобретенная задолго до адвокатуры?

Она снова молчит, и он вопросительно приподнимает брови.

— Община хиппи, — ее голос наполнен таким презрением, что на мгновение ему становится не по себе.

— О, хиппи. Лучше любить, а не воевать?

— Лучше умереть, чем так жить, — она справляется с интонациями, вышедшими из-под контроля. — Вы не знакомы с этой культурой, иначе бы не говорили эти заученные штампы и клише. Все это ложь.

— А в чем ложь?

— В том, что им никто не нужен. Они как плесень на хлебе — растут из воздуха, цветут, расползаются и ничего, ни-че-го не приносят хорошего..! — ее пальцы до белых костяшек сжимаются в кулак. — Они даже не задумываются о смысле жизни, о будущем. Лав, нот вар, — она искажает лицо на секунду. — Как чувствуют себя те, кто оказывается заложниками их принципов, никого не волнует там!.. — она начинает дышать чаще, сглатывает. — Так что, не говорите, чего не знаете.

— Восполните мой пробел в знаниях.

Неожиданно горькая усмешка кривит ее губы.

— Пробел?

Он кивает и добавляет:

— Никто не будет знать, кроме меня и вас.

— Они были хиппи, — у нее интересная привычка не отводить взгляда от лица собеседника, лишь чуть-чуть смещать взгляд. — Хотя, может, это были и не мои родители. Там была община, коммуна — называть можно как угодно. Несколько домов в деревне, полуразвалившихся, с минимумом мебели, одежды и всего того, что делает человека цивилизованным. Куча хиппи, которые не думают ни о чем серьезном. Нужна еда? Можно пойти на улицу и попросить. Нужна одежда? То же самое — идите и просите. Можете в мусоре порыться, вдруг найдется и то и другое!.. — она замолкает, опускает лицо, пытается справиться с эмоциями.

Он не дает:

— Беззаботность?

— Идиотизм! — с полусвистом выдыхает она и поднимает голову. — Вам придет в голову совокупляться на глазах детей? Мотивируя это тем, что любви не надо стесняться, все естественно? Не думая, что потом эти самые дети слышат за спинами от деревенских? Знаете, как нас, их детей, называли там? Выродки. Вот только никого не заботило, что чувствуем мы!

Он смотрит, как она кусает губы и хмурится.

— Беря подработки с двенадцати, вы хотели независимости от родителей?

— От всех них, — она справляется, вновь говорит спокойно. — Когда постоянно голодаешь и мерзнешь, учишься… думать о себе сама. И о таких же, как ты сама, только младше. День ото дня ты ищешь еду, кормишь, следишь... Вам приходилось в шесть лет вытаскивать из ноги трехлетнего сук дерева? Обрабатывать рану? Надеяться, что не будет сепсиса и что он не умрет? Потому что хоронить и оплакивать тоже придется именно тебе! Эти лишь вздохнут и пойдут делать нового ребенка! — она замолкает, затем говорит уже более спокойно. — Я сама записала себя в школу. Нашла свидетельство о рождении и записала. Хотя, может, это и не мое совсем. И я не Могами Саена… — ее руки стиснуты, пальцы нервно переплетены. — Я пошла в школу с пакетом. Одежду мне отдала хозяйка булочной — ее дочери уже нужна была новая. И тогда я поклялась себе, что я вырвусь из этого ада. И никогда не буду ходить в поношенной чужой одежде и с пакетом вместо сумки. И никогда не услышу за спиной оскорбления.

— В шесть лет?

Она поднимает на него отсутствующий взгляд.

— В шесть лет поклялись?

— Да.

* * *

— Значит, вы начали подработку в средней школе?

Сегодня Саена снова в брючном костюме, на шее поверх ворота свитера платок.

— Да, — она сдержанна, холодна и словно окаменевшая.

— Средняя школа была в той же деревне?

— Нет, в соседнем городе. Я подрабатывала там уборщицей в детском саду. Убирала все после закрытия. Там же и ночевала по разрешению директора.

— Он рисковал, беря подростка таких лет на работу.

— Тогда законодательство разрешало.

— А старшая школа?

— Перебралась в центр префектуры. Сменила подработки, нашла комнату у стариков.

— Хватало на все?

— Да, — она закидывает ногу на ногу и скрещивает руки на груди.

— Вы просто гуру экономии, — он смотрит серьезно, без тени улыбки. — Вам же не помогали родители?

— Нет.

— Все сами… — он кивает. — Вас спасло то, что вы очень умная, — изгиб ее бровей слегка ломается. — Вы говорили позавчера, что учеба вам давалась легко.

— Да, легко, — подтверждает она, мгновение колеблется. — Ну и библиотека давала возможность читать нужную литературу бесплатно.

— Так вот как вы подготовились к Тодаю, — его усмешка понимающая, и она еще на чуть-чуть расслабляется. — Совместили приятное с полезным. Не страшно было в Токио после небольшого города?

В ее взгляде мелькает задумчивость.

— Нет, у меня была цель. Когда жизнь подчинена цели, страха нет.

— Вы жили в общежитии? — она кивает. — Значит, с жильем проблем не было. Подрабатывали?

— Как и все студенты. Университетская библиотека, столовая.

— Учиться в университете тоже было легко?

— Сложнее, — она думает мгновение. — Очень много информации и необходимости быстро реагировать.

— Потому что юридический? Почему, кстати?

— Высокооплачиваемая сфера.

— А почему тогда не политика? Или шоу-бизнес?

— В политике очень многое зависит от прошлого. А шоу-бизнес ничем не лучше хиппи, — ее выводы звучат спокойно, словно она много раз говорила их. Или обдумывала.

— Но вам было тяжело учиться…

— Сложнее, чем в школе, — она поправляет его намеренно сделанную оговорку. — У меня была цель — получить как можно лучшие характеристики. Это помогло заручиться местом работы.

— Не сомневаюсь, что вы были из тех студентов, которые еще во время учебы ищут будущую работу, — он согласно кивает. — И совершенно с вами согласен, — он молчит, давая ей возможность немного расслабиться. — Первая работа вас устроила?

— Для первой работы — вполне.

— Вам нравится ваша профессия?

Она замирает, затем опускает руки на колено, одна на одну:

— Да. Она дает мне все то, к чему я стремилась.

— Независимость?

— Независимость. Финансовую стабильность. Уверенность в будущем.

— Все то, что делает человека цивилизованным?

Впервые она улыбается обоими уголками губ, показывая, что согласна.